Главная/Библиотека/Книги/Человек Церкви/Воспоминания/

Митрополит НИКОДИМ: «Впоследствии я убедился, что богомудрый иерарх обладал даром предвидения».

Его Высокопреосвященству
Высокопреосвященнейшему Ювеналию,
митрополиту Крутицкому и Коломенскому.

Ваше Высокопреосвященство, возлюбленный о Господе владыка Ювеналий!

Согласно Вашей просьбе в письме от 11 октября 1996 года за № 8 — переслать на Ваше имя мои воспоминания о владыке Никодиме (Ротове), который являлся истинно великим иерархом Русской Православной Церкви, я бы сказал, и Вселенского Православия, имею священный долг поведать следующее.

Принимая Слово Божие, начертанное в Священном Писании, как истинное Богооткровение, на основании которого зиждется и утверждается вера наша и о котором Господь говорит: «У вас же и волосы на голове все сочтены» (Мф. 10, 30), понимаем, что вся наша земная временная жизнь, все ее события промыслительной волей Божией сопряжены друг с другом. Она действием Святого Духа свела меня на ниве, предопределенной моему пастырскому служению, с избранником Божиим — приснопамятным митрополитом Ленинградским и Новгородским Никодимом.

Случилось это следующим образом.

В то время, когда я обучался в Московских Духовных школах, моя родная мать находилась парализованной в постели. Родных у нее, кроме меня, никого не было. Для содержания женщины, ухаживавшей за моей матерью, мне нужны были средства. Я обратился к начальствующим Московской Духовной Академии и семинарии с просьбой разрешить мне в праздничные и воскресные дни служить в одном из московских храмов, чтобы получить средства для содержания матери.

Распоряжением митрополита Крутицкого и Коломенского Николая (Ярушевича) я был определен в Свято-Скорбящинский храм города Москвы, что на Большой Ордынке.

В Рождественские дни 1956 года в очередное мое служение в Свято-Скорбящинском храме его настоятель протоиерей Михаил Зернов познакомил меня с игуменом Никодимом (Ротовым) и добавил, что игумен Никодим является заместителем начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. Тогда я обратился к отцу Никодиму с просьбой о его святых молитвах на Святой Земле обо мне, грешном.

Игумен Никодим с присущей ему характерной улыбкой ответил: «А ты приезжай сам в Святой Град Иерусалим и будешь за себя и за других молиться».

По всей вероятности, отец Никодим уже знал, что в Патриархии идет обсуждение моего назначения на послушание в нашу Русскую Духовную Миссию в Иерусалиме, о чем мне не было еще известно.

9 февраля 1958 года волей Божией, свершившейся через определение Священного Синода Русской Православной Церкви, я был назначен заместителем начальника русской Духовной Миссии в Иерусалиме, начальником которой в то время уже был архимандрит Никодим (Ротов).

Таким образом, промыслительная воля Божия направляла меня на Святую Землю нести череду своего священнослужения под мудрым руководством архимандрита Никодима. Здесь я должен вспомнить слова святого апостола Павла, где он говорит, что не имеет чем похвалиться, разве только «немощью моею» (2 Кор. 11, 30), о которой в ином месте Господь ему ответил: «Сила Моя совершается в немощи» (2 Кор. 12, 9).

Слово святого апостола Павла я привожу здесь на случайно. В первые дни моего послушания в Русской Духовной Миссии между ее начальником архимандритом Никодимом и мною сложились не совсем благоприятные отношения. Мы были как на скачках, но один из нас — на буйной лошади, а другой — на тихоходном ослике. Быстрота мышления, реагирования и необычайная динамичность архимандрита Никодима не постигались моим неопытным и бедным суждением, в силу чего, это я осознал уже позже, я являлся не помощником своему начальнику, а тормозом (без всякого злого умысла).

Ввиду вышесказанного, мне казалось, что отношение архимандрита Никодима ко мне — жестокое, безжалостное, а то и неуважительное.

Наряду с другими послушаниями в Русской Духовной Миссии в мое послушание входило совершать богослужения по средам и воскресным дням в женском Горненском монастыре в окрестностях Иерусалима. Когда я совершал там богослужения, мы часто в беседе с настоятельницей и некоторыми монахинями Горненской обители жаловались друг другу на жестокость начальника Миссии.

Примерно после двух-трех месяцев моего пребывания в Иерусалиме в одно утро, когда все члены Миссии собрались для обсуждения работы, после завершения такового архимандрит Никодим попросил всех разойтись, а мне остаться с ним наедине. После того, как все разошлись, отец Никодим в присущей ему манере облокотился на стол, склонил голову на свои руки, прищурил глаза и спросил меня: «Слушай, отец Никодим, ты говорил обо мне, что я жесток и тому подобное?» Чувствуя, что все то, о чем я говорил с монахинями, ему известно, я ответил: «Да, отец архимандрит, говорил». «А вот то-то и то-то тоже говорил?» — продолжал архимандрит Никодим. Я ответил: «Да, все то, о чем вы спрашиваете, я говорил». Наконец, он спросил: «А почему говорил?» Я, сам не зная, что ответить, сказал: «Взяло за душу, и говорил».

Архимандрит Никодим, видно, остался довольным моим честным признанием, выпрямился в кресле и с доброй улыбкой сказал: «Отец Никодим, давай договоримся о следующем. Все мы люди немощные и разнохарактерные, и, если когда-либо что-то „возьмет тебя за душу“, ты не иди никому жаловаться, ибо этим воспользуются, чтобы нас друг с другом поссорить, что в конечном итоге отразится на нашей духовной работе, да еще в Святом Граде Иерусалиме». Затем отец Никодим добавил: «Знаешь, что я посоветовал бы тебе? Когда, как ты сказал, тебя возьмет что-то за душу, ведь мы все смертные, то ты, находясь в таком состоянии, не иди жаловаться никому. Ты лучше возьми ключ, закройся в своей келии изнутри и крой меня вдоль и поперек, пока не отведешь душу, а потом спокойно выходи из келии, и мы будем с тобой мирно работать на пользу Святой Церкви, без гнева и ярости друг против друга».

Такое, позволю себе сказать, святоотеческое, растворенное духовной мудростью, всепрощающее наставление по немощи человеческой далеко не всякий способен преподать. Подобным образом способен поступить лишь тот, кто, как учит святой апостол Павел, имеет «веру и добрую совесть» (1 Тим. 1, 19). Таким богатством — даром Божиим — приснопамятный владыка Никодим преизобиловал преизрядно.

Данный случай не только вызвал во мне глубокое и неизменное уважение к архимандриту Никодиму, он навсегда раскрыл перед моим духовным взором христианский смысл отношения к людям, красоту умения прощать своим ближним их погрешности, долг искать в каждом человеке зерна добра, что при любых обстоятельствах служит ко благу Святой Церкви, братской любви и миру между людьми, препятствуя развитию греховных начал в людях. Во всяком случае, благороднейший поступок архимандрита Никодима положил новое начало в моей жизни. Выходя из его кабинета, мы искренне, по-братски обнялись, обещая друг другу содействовать в возложенном на нас Матерью-Церковью послушании.

С этого Богом благословенного дня мы оставались искренними духовными друзьями до его трагической кончины.

В период его плодотворной архипастырской жизни при Богом дарованном ему необычайном таланте, что немало послужило в дни «холодной войны» сплочению миролюбивых сил для противостояния силам зла и объединения христианских Церквей в братское содружество, в искании «да будут все едино» (Ин. 17, 21), для меня в сложных проблемах, которые переживала наша Святая Церковь в тот период, не было другого человека, кроме блаженной памяти митрополита Никодима, с кем бы я мог разделить свои тревоги и попросить мудрого совета.

Здесь можно много вспоминать о миротворческой деятельности владыки Никодима в широком смысле этого слова — о созидании взаимопонимания и братских отношений не только с православными, но и с инославными христианскими Церквами, как и с нехристианскими объединениями, но я ограничусь лишь несколькими моментами наших личных взаимоотношений.

После того как в 70-х годах советская власть в силу политических обстоятельств уступила просьбам Церкви о канонизации достойных этой святой чести деятелей Русской Православной Церкви, трудившихся за пределами родины, — святителя архиепископа Николая (Касаткина), преподобного Германа Аляскинского, святителя Иннокентия, просветителя Америки, и других, — я в 1976 году обратился к митрополиту Никодиму как члену Священного Синода Русской Православной Церкви с просьбой о его содействии в причислении к лику святых святителя Харьковского и Ахтырского Мелетия (Леонтовича), вопрос о канонизации которого, в силу его благочестивой жизни, поднимался еще на Предсоборном Совещании Русской Православной Церкви в 1906 году, а впоследствии при блаженной памяти Святейшем Патриархе Московском и всея Руси Алексии I.

На это мудрейший иерарх владыка Никодим мне ответил: «Ты прекрасно знаешь, что канонизировать кого-либо из достойных этой чести, подвизавшихся на нашей земле, сейчас невозможно». Потом владыка Никодим, подумав, сказал: «Знаешь что, выход есть. Мы сделаем по-другому. Нужно написать святителю Мелетию текст службы, и мы на заседании Священного Синода не будем говорить о его канонизации, а просто утвердим текст богослужения ему, не упоминая о причислении к лику святых, ведь текст богослужения несвятым не утверждается, а светские власти не обратят на это внимания».

Тогда я с надеждой на положительный исход дела обратился к нему уже с просьбою написать службу святителю Мелетию, так как владыкой Никодимом раннее были написаны службы праведной Тавифе, равноапостольному святителю Николаю (Касаткину) и Иоанну Русскому, мощи которого находятся в Греции. На это митрополит Никодим ответил мне категорически: «Ты прекрасно знаешь, что я перегружен работой по горло и написать требуемое просто не имею возможности. Значит, бери и сам составляй службу святителю Мелетию. И пиши быстро, ибо время не ждет». Я в растерянности и в недоумении, так как такой сложнейшей литургической работой никогда не занимался, ответил владыке Никодиму, что не справлюсь с этой духовно-творческой работой. На что владыка Никодим строго повторил: «А ты бери и пробуй, ибо, я еще раз говорю, время не ждет». Впоследствии я убедился, что богомудрый иерарх обладал даром предвидения.

После этих слов владыки я мучился, переживал, и больше всего из-за стыда перед ним. Я начал составлять службу и акафист святителю Мелетию. Так, с благословения владыки Никодима, я начал труд составления разных богослужебных текстов Божиим угодникам.

В силу архипастырской мудрости и святой ревности к утверждению и благолепию Святой Церкви Христовой, содействием блаженной памяти владыки Никодима Священный Синод Русской Православной Церкви от 21 февраля 1978 года за № 172 постановил: «Службу и акафист святителю Мелетию, архиепископу Харьковскому, утвердить и благословить их к употреблению во всех церквах Московской Патриархии».

Таким способом, при содействии ревностного почитателя подвигов святых владыки Никодима, в то сложное время совершилось чудо — причисление к лику святых святителя Мелетия, архиепископа Харьковского и Ахтырского.

Это совершилось в феврале 1978 года, а в сентябре того же года великий ревнитель благочестия митрополит Никодим трагически отошел от земных, верим, в лоно великих подвижников Церкви Христовой.

Тогда я и постиг, что слова владыки Никодима «время не ждет» были пророческими.

К сему вышесказанному хочу добавить еще один необычайный случай в моей жизни. 10 августа 1961 года в день памяти Смоленской иконы Божией Матери я соизволением Духа Святого и решением Священного Синода Русской Православной Церкви в трапезном храме Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, был хиротонисан во епископа; в таинстве этом принимал участие и владыка Никодим. После Причастия Святых Таин Христовых и поздравлений Святейшего Патриарха Алексия I ко мне подошел с поздравлением владыка Никодим. В своем обращении ко мне он сказал: «Дорогой владыка и мой соименник Никодим, искренне поздравляю тебя с апостольской благодатью — саном епископа. Я не буду говорить тебе много слов, ибо со временем ты их забудешь. Я хочу тебе сказать одно: епископ Церкви — это история Церкви. Следовательно, с этого дня она будет писаться твоей жизнью для Церкви Христовой. Будет ли она позитивной или негативной — это будет зависеть от твоей совести и верности Христу, Его Святой Церкви и ее наследию — народу Божию. Я искренне желаю, чтобы история твоего епископства послужила во благо Святой Церкви и торжеству Святого Православия».

До конца моей жизни я останусь благодарен приснопамятному владыке Никодиму за эти его богодухновенные слова, которые явились путеводной звездой моего архипастырского служения, особенно в трудные моменты жизни, моменты решений, от которых зависела судьба Богом мне врученной паствы, а значит, и Церкви Христовой.

В особо сложных обстоятельствах моей архипастырской жизни я, черпая духовное назидание у великих святителей Церкви Христовой, всегда старался мысленно представить, а как бы поступил при решении того или иного вопроса митрополит Никодим? Этим я хочу засвидетельствовать, что воспоминания о моем общении с владыкой Никодимом для меня всегда остаются самыми светлыми страницами прошедших дней, и кто знает, как бы сложилась моя духовная жизнь, если бы Десница Божия не свела меня с этим дивным иерархом Церкви Христовой. «Ему и похвала не от людей, но от Бога» (Рим. 2, 29).

Ко всему вышесказанному необходимо добавить воспоминания об особых архипастырских требованиях к уставному богослужению, которые предъявлял владыка Никодим. С каким-то необычайным внутренним измерением благодати действия Святого Духа в Таинстве Святой Евхаристии, с необычайным благоговением совершал владыка службу, придавая ей не земное, но небесное торжество.

В силу этих священных воспоминаний, помня, с какой любовью и благоговением относился боголюбивый митрополит Никодим к совершению Божественной литургии, совершая таковую, я не могу не вынуть из святой просфоры частичку за упокой его души со святыми, ибо он был воистину ревностным «служителем по домостроительству Божию» (Кол. 1, 25).

Таковы мое суждение о великом иерархе Церкви Христовой и воспоминания о его ревностном служении Богу, людям и Святой Православной Церкви.

+ НИКОДИМ,
Митрополит Харьковский и Богодуховский,
1996 год

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.