Главная/Библиотека/Книги/Человек Церкви/Воспоминания/

Архиепископ ЕВГЕНИЙ: «Мы боготворили владыку. Когда он возвращался в Ленинград, начиналась оживленная жизнь во всех сферах. Все испытывали особое чувство — мы за каменной стеной».

«Поминайте наставников ваших,
которые проповедовали вам Слово Божие,
и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их»
(Евр. 13, 7).

В моей памяти таким наставником остается приснопамятный митрополит Никодим, так рано ушедший из жизни. Чем дальше день его кончины, тем светлее вырисовывается его образ, тем благодарнее ему память тех, на кого он возложил свои святительские руки.

Моя первая встреча и знакомство с владыкой произошли летом 1970 года, когда я направил свои стопы в Ленинградскую Духовную семинарию. Ранее имя владыки как управляющего Минской и Белорусской епархией я услыхал в 1963 году за вечерним богослужением в Свято-Никольском соборе города Новогрудка — моей родины. Тогда еще владыка был архиепископом.

Одному Богу было известно, что через семь лет я воочию увижу этого иерарха в скуфье и греческой рясе, быстро спускающегося по лестнице со второго этажа Академии вместе с исполняющим обязанности инспектора протоиереем Владимиром Сорокиным. Владыка, как известно, никогда не оставлял без внимания подготовку здания Духовной школы к новому учебному году. И на этот раз он обошел аудитории и направлялся в свой кабинет.

Здесь, в вестибюле, я был представлен ему как будущий абитуриент. Владыка благословил меня и пригласил зайти в кабинет. Он поинтересовался моим происхождением, положением и желанием расстаться с зубоврачебной практикой, чтобы избрать путь священнослужителя. Владыка расспросил о церковной жизни в Белоруссии и моем Новогрудке. О последнем он был наслышан со слов Николая Церпицкого (ныне архиепископ Новгородский Лев), который проходил действительную военную службу в одной из воинских частей города, а в увольнении, посещая дом моих родителей, переодевался в мою одежду и ходил в наш храм.

Владыка производил впечатление доброго, с проницательным взглядом человека, с красивой окладистой бородой, с отпечатком усталости на лице. В нем чувствовалась внутренняя сила, он красиво благословлял и как-то мягко, по-отцовски улыбался.

О моем поступлении в семинарию владыка сказал, что, к сожалению, оно сопряжено с трудностями: несмотря на мой возраст, а мне уже исполнилось 28 лет, в моем военном билете в графе «партийность» сохранялась запись — «член ВЛКСМ». От нее необходимо избавиться, но как!? Владыка рекомендовал мне приехать через год, где-нибудь потрудиться при храме, а заодно решить «комсомольскую проблему», добавив, что если бы я прибыл раньше, можно было как-то помочь мне, а сейчас, к сожалению, остается так мало времени до вступительных экзаменов. Владыка благословил меня, и мы расстались. С тяжелым сердцем я вышел из кабинета. Год, целый год ждать! Надо что-то делать. Оставалось одно — ехать во Владимир. Там в Успенском кафедральном соборе служит протодиаконом муж моей сестры — Иоанн Барковский. Я в беседе с владыкой говорил о нем, да и Николай Церпицкий рассказывал. Всего неполных два месяца я пробыл во Владимире, иподиаконствовал у покойного владыки архиепископа Онисима. Эти месяцы стали временем великого чуда Божиего: владыка Онисим дал мне характеристику, я избавился от записи в графе «партийность».

Я вновь мчусь в Ленинград, и вновь встреча с владыкой. До сих пор звучат в ушах его слова: «Да-а, мне многое приходилось в жизни делать, но чтобы за такой срок — невероятно! Да-а, Долгождан!» Я говорю: «Владыка, моя фамилия Ждан!» А он, будто не замечая: «Долгождан, Долгождан», — и засмеялся. Так до конца своих дней он с улыбкой, ласково называл меня Долгожданом.

Владыка любил Духовные школы, воспитанников, любил посещать уроки, присутствовал на экзаменах. Было страшновато, но вместе с тем мы все ощущали особое торжество, праздник, когда он приходил на экзамены. Владыка вытягивал всех, кто чуточку хромал в знаниях. Он помогал студентам.

Владыка очень любил, когда находился в Ленинграде, прогуливаться с кем-нибудь из студентов по бывшему митрополичьему саду или набережной Обводного канала. Он старался студентам привить элементарные знания культуры, общения. С этой целью проводились вечера вопросов и ответов, приглашались сотрудники дипкорпуса.

Преображался святитель за богослужением. Начиная со встречи в храме и до конца службы все наполнялось великим торжеством, молитвой, прекрасным пением, множеством духовенства и молящихся. Службы владыки проходили при переполненных храмах. Он видел все и любил порядок. В те годы, тяжелые и трудные, он закладывал в наши души и сердца любовь к богослужениям, пению, торжественности. Но как ему все это давалось! Сколько сил он отдавал свидетельству о Христе, несмотря на все испытания и сложности того времени!

А как он молился! Истово, с упоением он беседовал с Богом! Он долго поминал у жертвенника живых и усопших. Херувимская песнь повторялась многократно. Литургия заканчивалась во втором-третьем часу пополудни.

В период Великого поста по будням владыка возлагал на себя черный клобук. После службы он возвращался в Академию, входил в вестибюль одухотворенным, с сияющим теплым отеческим взором. Мы всегда спешили вниз, чтобы встретить владыку и проводить до покоев, а затем пропеть ему «Ис полла…» Особенно были трогательными проводы владыки на «Красную стрелу». Владыка спешно поднимался в академический храм к иконе Божией Матери «Знамение», а затем возвращался в свою Крестовую церковь. Все пели тропарь святому апостолу и евангелисту Иоанну Богослову и — бегом к машине! Владыке всегда не хватало времени. Его «ЗИМ», бывало, въезжал на перрон, и он едва успевал вскочить в последний вагон уже трогавшегося поезда.

Мы боготворили владыку. Когда он возвращался в Ленинград, начиналась оживленная жизнь во всех сферах. Все испытывали особое чувство — мы за каменной стеной. Он часто сам служил в своей Крестовой церкви, а иногда только молился и причащался, а служил кто-нибудь из келейников в священном сане. Владыка любил пение и ценил его.

Мне часто приходилось петь в покоях. Этому способствовал нынешний владыка Лев. Нас было трое основных певцов, а остальные — иподиаконская братия. Помню, как в одну из суббот Великого поста наше трио (сегодня — протоиерей Владимир Бушуев, протоиерей Вадим Балакирев и я) исполнило «Покаяние» композитора Веделя по запричастном стихе. Владыка, находясь в стасидии, попросил еще раз спеть и затем, после службы, когда мы покидали покои, по-отцовски обнял и поблагодарил нас.

Владыка был требователен к духовенству. Он не любил, как сам выражался, «штукарства». А уж в монахах вообще души не чаял.

Мне помнится, как-то в Никольском соборе я подошел к нему во время запричастного стиха под благословение и он спросил у меня: «Долгождан, когда будешь постригаться?» Я отшутился. Мне уже шел тридцатый год. И не думал я, что Богом мне было предначертано через 15 лет стать монахом, хотя я не внял в тот день словам владыки. Он пророчески мне говорил, когда мы после одной из Литургий в покоях вновь возвратились к моему церковному и житейскому будущему: «Быть тебе монахом». Ему вторил архимандрит Авель (Македонов), наместник Иоанно-Богословского монастыря на Рязанщине. Особенно запомнился мне день хиротесии во чтеца. Владыка совершал ее над нами, воспитанниками 4-го класса, в академическом храме 9 октября 1972 года, в день преставления апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Когда владыка раскрыл Апостол и я начал читать отрывок из послания апостола Павла к евреям, зачало 318: «Братие, таков нам подобаше архиерей…», — я услышал глас владыки: «Быть тебе архиереем».

Даже сегодня, когда уже десять лет совершаю архипастырское служение, видит Бог, я не мог представить, что слова владыки станут пророческими. Но Господь, видимо, Своему святителю многое открывал о всех нас и нашем будущем, но нам это было неизвестно.

Подходила к концу моя учеба в Академии. Жизненный путь избран, но с каким нежеланием владыка благословлял меня на этот путь.

Помню, как архиепископ Мелитон, наш ректор, у которого я был старшим иподиаконом, сказал мне, когда в моей жизни наметились изменения: «Знаешь, отец Евгений, а владыка Никодим в беседе со мной о тебе сказал: „Долгождан напрасно избрал этот путь, ничего у него не получится“. Он называл тебя классическим иподиаконом и любил тебя. Его, как видишь, предсказания о тебе, как ни печально, сбываются».

Я закончил Академию, написал кандидатскую работу. Владыка на выпускном акте вручил диплом и знак кандидата богословия. Мой путь по согласованию и договоренности с ныне покойным архиепископом Антонием (Завгородним) лежал на Ставрополье. Но вдруг вызывает владыка Никодим для беседы, и его твердое: «Аспирантура».

Только сегодня осознаешь, что через его благословение Господь вел меня Своим путем.

Владыка рукоположил меня во диакона на последнем курсе Академии в 1976 году в Великую Субботу, а во иерея — в день памяти святого благоверного князя Александра Невского в Троицком соборе Александро-Невской Лавры 12 сентября 1977 года. На фотографии своей рукой он оставил мне напутствие: «Возгревай полученный тобою дар через возложение моих рук». В период обучения в аспирантуре я посещал Ленинград и, испросив благословение, сослужил владыке. Он никогда не оставлял без внимания аспирантские дела, живо интересовался ими.

На втором году учебы в аспирантуре мне по благословению архиепископа Хризостома (ныне Виленский) пришлось заменять заведующего канцелярией ОВЦС Валерия Александровича Чукалова. Начало августа 1978 года. Владыка Никодим после лечения во Франтишковых Лазнях возвратился в Москву и оттуда сразу же в Ленинград.

Утром 6 августа радиостанция «Маяк» сообщила о кончине Папы Павла VI. Определением Священного Синода на погребение усопшего Папы направлялись владыка Никодим и архимандрит Лев (Церпицкий). Я помню, как подготовил владыке командировочное удостоверение и зашел к нему в кабинет. Он сидел за рабочим столом, что-то писал. Благословив меня, спросил:

— Ты, Долгождан, в сентябре собираешься в Ленинград?

— Да, — ответил я, — у меня должен быть в сентябре отпуск.

— Значит, послужим на Александра Невского. 7-го у тебя ведь памятный день хиротонии! (Он помнил даты рукоположенных им.)

— Благословите, владыка!

Святитель мне показался очень усталым, будто не был в отпуске. Лицо отечное и красное.

— Владыка, как вы себя чувствуете после лечения? — спросил  я.

— Знаешь, Долгождан, как-то не по себе. Видимо, не тот курорт.

— Вам бы отдохнуть, а вы — в дорогу, — сказал  я.

— Надо, надо ехать, — ответил святитель. Он благословил меня, и мы расстались. Нельзя было представить, что это последнее для меня благословение владыки Никодима.

Остается год до 20-летней даты со дня кончины владыки. Многое за эти годы было сказано и написано о нем. Но что бы о нем ни сказали и ни написали, он остается для нас дорогим и близким, ибо он возложил на многих из нас свои святительские руки. Однажды владыка сказал мне: «Я своих не оставляю». И мы верим, что и у Престола Господня он молится о всех нас, Церкви нашей, которую так любил и печалился о ней, всего себя отдавая Ее благу, говоря: «Я не умею тлеть, как осина, надо гореть».

Вот он и сгорел на пятидесятом году своей недолгой, но славной жизни святителя.

Вечная ему память и сыновняя молитвенная благодарность. Да упокоит Господь душу его в селениях праведных!

+ ЕВГЕНИЙ,
Архиепископ Тамбовский и Мичуринский
1997 год

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.