Апостол пишет в послании к Римлянам: «Бог верен, а всякий человек лжив». И пророк Давид свидетельствует: «нет праведного; нет разумевающего; никто не ищет Бога; все совратились с пути, до одного негодны».
И вот, проповедник Христов стоит пред лицом этой всеобщей человеческой неверности. Даже сынам богоизбранного народа он должен доказывать, что они напрасно надеются на свое избранничество, а также на обрезание, как на внешний знак этого избранничества, если сердца их не принадлежат Богу. «Ибо не тот иудей, кто таков по наружности, и не то обрезание, которое наружно, по плоти; но тот иудей, кто внутренне таков, и то обрезание, которое в сердце, по духу, а не по букве».
Но тут же Апостол говорит, что все-таки и к избранничеству по плоти, и к обрезанию нельзя относиться пренебрежительно. «Итак, какое преимущество быть иудеем, или какая польза от обрезания?
Великое преимущество во всех отношениях, а наипаче в том, что им вверено слово Божие».
Конечно, обрезание в Новом Завете утратило свое значение.
Но дело в том, что лукавый человек вообще лишь до тех пор дорожит внешними знаками, пока они являются знаками избранничества и господства. Но как только начинает чувствовать, что они становятся знаками подчиненности и ответственности, тут же уходит в другую крайность: начинает утверждать, что внешнее вообще ничто, а важно только то, что «в душе». И — ускользает от положительной религии в чистый, безответственный идеализм.
Наше лукавство бесконечно. И если даже прижат в угол, если ничего не можешь возразить против факта своей вины, — можно придумать и такой поистине сатанинский «логический» ход: да, мы грешники; да, во всем видна наша неправда и Божия правда. Но если так, если «наша неправда открывает» и подчеркивает «правду Божию, то что скажем? Не будет ли Бог несправедлив, когда изъявляет гнев?» «Ибо, если верность Божия возвышается моею неверностью к славе Божией, за что еще меня же судить, как грешника? и не делать ли нам зло, чтобы вышло добро?:» И открывается бесконечный путь делания зла. Бог же заведомо объявляется несправедливым, если вздумает изъявлять гнев.
Некоторые так и понимали христианство, и злословили христиан, будто они учат специально делать «зло, чтобы вышло добро».
Что же, действительно, даже величайшее зло, богоубийство Бог обратил в величайшее благо спасения человечества. «Бог верен» Своему творению. Даже еще не искупленным и не примиренным Он с отеческой заботой говорит: «не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? … потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом». «Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? … Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец Ваш Небесный…»
Но оттого что Бог верен и человеколюбив, зло не становится добром, ложь не становится правдой, и богоубийство не становится боголюбием. Бог не нуждается в тьме, которая бы выгодно оттеняла Его присносущный свет, и тьме нечем гордиться и не на что надеяться, а напротив: «праведен суд на таковых». Наше лукавство всегда обернется к нашему посрамлению. Да и зачем оно, если Отец Небесный, в отеческой простоте, и так всегда «даст блага просящим у Него».
