Мысль об ассоциации епископского служения с кафедрой кажется настолько естественной, что о вступлении епископа в управление епархией говорят как о «занятии кафедры», при отправке архиерея в тот или иной город говорят как о «назначении на такую-то кафедру» и так далее. Под кафедрой в этих и подобных выражениях понимается, конечно, не возвышение, воздвигаемое в центре храма при совершении архиерейского богослужения1, но трон архиерея, находящийся в алтаре главного храма епархии. Такая ассоциация епископского служения с местом для восседания возникла в Церкви еще в доникейскую эпоху. Уже в Каноне Муратори II в. говорится о «кафедре Церкви города Рима», а Тертуллиан в начале III в. упоминает апостольскую кафедру. Наделяя епископское кресло символическим значением, христиане первых веков опирались на знакомые им и их современникам реалии.
В римской традиции право восседания в собраниях было четко регламентировано.
В частности, высшие чиновники Римской империи того времени обладали правом восседать на т.н. курульном кресле – консулы, преторы, эдилы, диктаторы и их начальники конницы даже могли объединяться общим титулом курульных магистратов. Тогда, когда магистрат вершил суд, принимал посетителей и т. д., он обязан был восседать на курульном кресле, которое служило внешним знаком его полномочий. Иные, но не менее важные ассоциации вызывало кресло учителя и мудреца (отсюда возникли и такие современные понятия, как профессорская кафедра, кафедра ВУЗа и т. д.). Символика восседания на кафедре как указания на право учить и творить суд была совершенно ясна тем, к кому обращался Господь Иисус Христос, говоря о воссевших «на седалище Моисеевом» книжниках и фарисеях (Мф. 23:2). Недаром в описании избрания и поставления членов Синедриона, содержащемся в Мишне, евр. глагол, означающий «возлагать руки», использован для обозначения церемонии усаживания новоизбранного на его место; исследователи подчеркивают, что в практике раввинистического иудаизма талмудической эпохи подобная церемония заметным образом потеснила более древний обряд возложения рук. Все эти перечисленные смыслы так или иначе и повлияли на то, что символом епископского служения и его власти учения и управления стала именно кафедра.
Вместе с возникновением такой ассоциации – или вскоре после того – в Церкви установился и обычай являть ее внешним образом, через литургическое священнодействие. Первые свидетельства о том, что рукоположение епископа завершалось его усаживанием на свою кафедру, относятся к III–IV вв. и содержатся в составленном в ту эпоху Житии сщмч. Поликарпа Смирнского, «Канонах Ипполита» (330-е гг.) и «Апостольских постановлениях» (ок. 380 г.); в Псевдо-Климентинах и у свт. Григория Богослова. При этом в «Апостольских постановлениях» впервые фиксируется и особый литургический термин для описания обряда усаживания епископа на его место: интронизировать.
Употребление в памятнике IV в. этого глагола применительно к описанию поставления епископа характеризует общее изменение отношения к епископской власти в то столетие: место восседания архиерея начинает обозначаться уже не только как кафедра, но и как престол. Последним словом обычно обозначалось уже не просто кресло учителя или судьи, но трон императора. Также и в Новом Завете трон – не то же, что кафедра: в частности, в Евангелии говорится о престоле (троне) славы, на котором воссядет Сын Человеческий, а также о двенадцати престолах (тронах), сидя на которых, апостолы будут «судить сынов Израиля» (Мф. 19:28).
В последующие века термины «интронизировать» и «интронизация» имеют в византийских памятниках широкое распространение.
В подавляющем большинстве текстов эти слова являются termini technici для обозначения архиерейских поставлений и назначений на кафедры, а также для обозначения посвящений храмов2.
Таким образом, сам термин «интронизация» в первоначальном смысле слова обозначал не только поставления Патриархов, но всех вообще архиереев. Изначальным же обрядом интронизации архиерея, сохраняющимся и до настоящего времени, был и остается заключающий чин архиерейской хиротонии обряд восседания на время литургийных чтений Священного Писания. В той или иной форме этот обряд присутствует в чинах епископской хиротонии большинства литургических традиций Востока и Запада; в частности, в византийской он заключается в восшествии на горнее место и восседании на синтроне3.
Однако со временем, когда древняя практика рукополагать епископов в их собственных епархиях практически сошла на нет и архиерейские хиротонии стали совершаться только в патриарших соборах, одна лишь церемония восшествия на горнее место в конце хиротонии перестала быть достаточной: восседание на синтроне патриаршего собора – даже на первенствующем месте4 – не могло заменить собой восседание на собственной кафедре. В связи с этим и возникает традиция совершения особого священнодействия по прибытии новорукоположенного архиерея в свою епархию, которое повторяет и акцентирует уже совершенную во время хиротонии церемонию восседания. Описание этого самостоятельного священнодействия епископской интронизации приводит блж. Симеон Солунский (+1421): при стечении народа священниками возглашались молитва и Трисвятое5, а затем первый и второй из священников трижды усаживали архиерея на его трон, возглашая «Аксиос!», после чего возглашались многолетия и следовал отпуст. За чином следовала трапеза, после которой архиерей верхом на коне объезжал ввереный ему город.
О присутствии в чине интронизации епископа каких-либо особых молитв блж. Симеон не сообщает, но в описании этого чина в одной из рукописей XV в. такая молитва выписана. В отличие от чина, описанного блж. Симеоном, здесь интронизация епископа происходит во время полной литургии и совершается не священниками, а другими епископами. Она происходит перед Трисвятым и начинается с усаживания интронизуемого на его трон, после чего один из совершающих чин епископов читает над его главой молитву «Боже святый, приклонивый небеса...», затем следуют многолетия, возглас «Яко свят еси...» – и литургия продолжается.
Иная молитва приведена в чине епископской интронизации, практиковавшемся в Александрийской Церкви. Согласно этому чину, в воскресный или праздничный день интронизуемый совершает Божественную литургию в сослужении двух или трех епископов своей церковной области, и во время причащения принимает Святые Дары из их рук6. Сразу после этого он садится на свой трон, а двое епископов встают с обеих сторон от него и возглашают: «Божественная благодать, всегда немощная врачующи и оскудевающая восполняющи, интронизует брата нашего N святейшаго и добродетельнаго епископа, во имя Отца [народ: Аминь] и Сына [народ: Аминь] и Святаго Духа [народ: Аминь]», восставляя и снова усаживая интронизуемого при произнесении имени Пресвятой Троицы, «как при Крещении». Сразу после этого народ возглашает: «Аксиос, аксиос, аксиос!», диакон читает особую мирную ектению (как при хиротонии), а один из архиереев – молитву «Владыко Вседержителю и Господи всех...». После этого возглашаются многолетия, и чин завершается словами: «Да насладишися престолом твоим, преподобнейший отче» и «Жезл силы послет ти Господь от Сиона...» (последние слова, вероятно, сопровождались вручением жезла интронизуемому).
Несмотря на то, что в XV в. чины епископской интронизации еще иногда выписывались в рукописях, к этому времени они претерпели существенную трансформацию – они перестали происходить в собственных епархиях рукополагаемых архиереев, и стали совершаться в патриарших соборах в конце той же литургии, за которой имела место хиротония. Интронизуемые торжественно усаживались на патриарший трон, но он для таких случаев переносился со своего обычного места на другое, неподалеку от жертвенника, – очевидно, для того, чтобы не возникала мысль об интронизации на саму патриаршую кафедру. Блж. Симеон Солунский объясняет причину перенесения всех интронизаций из епархиальных храмов в патриарший «варварскими набегами и постигшими Церкви искушениями и смятениями». Как бы то ни было, в таком схематичном виде епископские интронизации просуществовали еще некоторое время (в русской традиции несколько дольше, чем в греческой), пока не прекратили совершаться вовсе7.
Если обособление чина епископской интронизации от чина хиротонии было обусловлено тем, что епископов стали повсеместно рукополагать не в их епархиальных храмах, а в патриарших соборах, то в случае с рукоположением Глав Поместных Церквей необходимость в таком обособлении долгое время отсутствовала. Перемещения епископов в древней Церкви, как правило, не приветствовались, и поэтому на патриаршие кафедры часто избирались не лица в епископском сане, а священники, диаконы, монахи или даже миряне (как, например, свт. Фотий Константинопольский). Так, в Константинопольской Церкви случаи замещения патриаршей кафедры епископами до XIII в. были крайне редки, стали учащаться лишь в XIV в., а в норму превратились только к концу XV в. Церемония происходила на воскресной литургии после окончания пения Трисвятого (и хиротонии, если в Патриархи возводился неархиерей). Всем присутствующим раздавались свечи, Патриарх возводился двумя архиереями на горнее место и трижды усаживался ими на первосвятительский трон. На каждое из трех усаживаний архиереи возглашали: «Аксиос!» – и это же повторяли клирики в алтаре и народ в храме (и те и другие – по трижды). Затем пелись многолетия, Патриарх возглашал «Мир всем», читался Апостол и совершалась Божественная литургия.
Как и в случае с епископской интронизацией, при патриаршей интронизации, согласно блж. Симеону, не читались какие-либо особые молитвы. По другим источникам подобные молитвы при возведении на Константинопольскую кафедру также не известны. Напротив, в Александрийской Церкви такие молитвы существовали (равно как и на Западе). Согласно рукописи Sinait. gr. 974, 1510 г., интронизация Александрийского Патриарха происходила после молитвы «От славы во славу преходяще...» (эта молитва читалась в заключительной части литургии) и имела в целом тот же порядок, что и описанная выше епископская интронизация согласно той же рукописи – только вместо слов «...интронизует брата нашего N святейшаго и добродетельнейшаго епископа...» в формуле «Божественная благодать...» читались слова «интронизует на престол святаго апостола и евангелиста Марка, великаго града Александрии, отца нашего N святейшаго и добродетельнаго патриарха...»; ектению читал епископ, а не диакон; наконец, многолетия были более пространны, а перед ними новый Патриарх во всеуслышание читал первое зачало Евангелия от Марка (очевидно, в знак того, что он занимает кафедру этого апостола). Таким образом, в этом чине была одна молитва – «Владыко Вседержителю и Господи всех...», общая для епископской и патриаршей интронизаций. Но все же распространения где-либо, помимо Египта и, возможно, Палестины и Кипра, александрийские чины не имели.
Древнерусские митрополиты, будучи архиереями Константинопольского Патриархата, вступали на свою Киевскую кафедру с совершением того же чина интронизации, что и другие епископы Вселенской Церкви. Чин получил имя «настолования», или «посажения на стол». «На стол» сажали не только митрополита, но и епископов других русских городов.
В древнерусских рукописях чина епископской хиротонии XV в. уже сохранился чин интронизации новорукоположенного епископа. Как и в описываемой блж. Симеоном Солунским византийской практике того времени, епископа интронизировали уже не в кафедральном храме его города, но в том храме, где совершалась хиротония. Как и византийском чине XV в., епископа усаживали не на его собственный, а на предстоятельский трон (в данном случае – митрополичий), который переносился со своего обычного места к дверям жертвенника; непосредственными совершителями обряда интронизации, имевшей место сразу по окончании Божественной литургии (и хиротонии), были протопоп и прочие священники; сразу после обряда пелись многолетия. Впрочем, было и некоторое отличие от описанной блж. Симеоном Солунским практики – на каждое из троекратных усаживаний пели не «Аксиос!», а «Ис полла эти, деспота»; кроме того, в чине присутствовало указание о снятии с новорукоположенного и настолованного архиерея литургических одежд и облачения его в «переманатку [параман] с источниками», «икону» (т. е. панагию) и мантию с источниками. Об объезде митрополичьего города верхом на коне, как в византийской традиции, древнерусские рукописи XV в. не говорят, но в источниках XVI–XVII вв. указано совершать после хиротонии аналогичный обряд шествия на осляти (или же объезда Москвы в карете). При этом до патриаршества Иоакима интронизация (настолование) новорукоположенных архиереев совершалась так же, как и в XV в. – изменения сводились к некоторым уточнениям: вместо двух старших священников, обряд интронизации было предписано совершать протопопу и протодиакону, а к перечню возлагаемых после интронизаций облачений добавилось указание о вручении новорукоположенному архиерейского жезла, что сопровождалось особой речью митрополита или Патриарха.
В 1677 г., в патриаршество Иоакима, обряд объезда Москвы новорукоположенными епископами был запрещен и сохранен лишь для новопоставленных Московских Патриархов, в то же патриаршество из чина архиерейской хиротонии была исключена и церемония усаживания архиереев на кафедру; тем не менее, в чине сохранились слова о возведении новорукоположенного протоиереем и протодиаконом на «уготованный трон» и вручении ему пастырского жезла с чтением особого поучения. Обычай торжественного вручения архипастырского жезла новорукоположенным епископам, с чтением торжественных слов, сохраняется в русской богослужебной практике вплоть до настоящего времени.
Получив интронизацию сразу после рукоположения, при вступлении на свою кафедру русские епископы уже не повторяли этот чин. Тем не менее вступление архиереев на кафедру сопровождалось иными торжественными священнодействиями – первой литургией в кафедральном храме, праздничным молебном, а также шествием вокруг вверенного епископу города (или по городу), с окроплением его святой водой и чтением особых молитв. В рукописях сохранился целый ряд таких молитв. Обычай шествия вокруг города с чтением соответствующих молитв сохранялся в Русской Церкви до XVIII в. включительно.
Интронизация Московских митрополитов в XV–XVI вв. совершалась по тому же чину, что и епископские настолования, но с большей торжественностью. Интронизуемый возводился не на горнее место (как возводились Предстоятели греческих Церквей), но также и не на кафедру, поставленную у дверей жертвенника (как простые епископы), но на кафедру, стоявшую посреди собора на святительском амвоне8. Вместо священников митрополита усаживали на его кафедру архиепископ, и епископы при этом пели: «Ис полла эти, деспота». После этого митрополит снимал «служебные одежды», и архиепископ с прочими епископами возлагали на него «крест золот с перемандом, да икону золоту воротную святительскую, да мантию со источники и клобук белой» и вели его на митрополичье место у одного из столпов собора. Там царь произносил особую речь и вручал митрополиту первосвятительский жезл, после чего пелись многолетия. По окончании богослужения митрополит посещал великого князя, следовали трапеза и шествие на осляти новопоставленного митрополита по городу. Во время шествия на осляти, совершавшегося весьма торжественно, новопоставленный Предстоятель Русской Церкви осенял народ крестом, а у ворот города читал молитву «Господи Боже наш, иже от не сущих...» – ту же, что читали и епископы при вступлении в свои города. В 1589 г. Московские митрополиты получили титул Патриарха, но чин интронизации продолжал совершаться практически так же, как и при поставлении митрополитов.
С другой стороны, от поставления епископов поставление автокефальных Московских митрополитов и затем Патриархов до Никона включительно отличалось весьма существенным обстоятельством: по не вполне ясным причинам Предстоятели Русской Церкви поставлялись не только через чин интронизации, но и через совершение над ними полного последования архиерейского рукоположения – даже если до своего избрания на Московскую кафедру они уже были епископами9.
Возвращаясь собственно к чину интронизации Московских Патриархов, следует вновь повторить, что до Патриарха Никона включительно он имел тот же порядок, что и поставлении Московских митрополитов: после литургии Патриарха возводили на архиерейский амвон два митрополита (вместо прежних архиепископа и епископа) и трижды усаживали на поставленный там трон, с пением «Ис полла эти, деспота». Следовало переоблачение из литургических облачений во внебогослужебные одежды Патриарха и вручение жезла царем.
С упразднением при патриархе Никоне неканонического обычая перерукоположения Патриарха при его поставлении в Русской Церкви была отменена и традиция совершения обряда настолования. От старой традиции остались лишь обряды переоблачения Патриарха из обычных архиерейских облачений в патриаршие и вручения Патриарху царем первосвятительского жезла, но и эти обряды стали совершаться не после литургии, а до нее, так что патриаршие мантию, клобук и панагию заменили литургийные одежды. Пелись многолетия и совершалась литургия. После литургии Патриарх навещал царя, а затем объезжал город – но не на осляти, как раньше, а на санях или в карете.
С упразднением Патриаршества совершение чина интронизации Предстоятеля Русской Церкви, естественно, и вовсе прекратилось.
Вновь вопрос о том, как должно совершаться поставление Предстоятеля Русской Церкви, встал только в 1917 г., когда, после долгого перерыва, был избран новый Московский Патриарх – Святейший Тихон. Архиепископом Кишиневским Анастасием и некоторыми другими участниками Поместного Собора 1917–1918 гг. был создан чин Патриаршей интронизации, который и был утвержден на Соборе. Как утверждают сами составители чина, в основе его лежат древние александрийский и константинопольский чины, объединенные вместе; при этом русские чины XVI–XVII вв. составителей «не удовлетворили». Впрочем, в чине все же присутствуют несколько небольших русских особенностей.
Чин совершается во время Божественной литургии сразу после пения Трисвятого – как в константинопольской традиции; до этого момента литургия имеет обычный порядок архиерейской службы (за тем лишь исключением, что во время облачения на возводимого на Московскую кафедру возлагается патриарший параман, и поручи с палицей берутся не из того комплекта облачений, в котором он начинает литургию, а из того, в котором будет продолжать служить по совершении интронизации; еще одна особенность – прибавление тропаря и кондака Пятидесятницы к положенным по уставу песнопениям на малом входе). Несмотря на то, что момент совершения интронизации соответствует традиции Константинополя, церемония в целом воспроизводит средневековую александрийскую традицию, в которой усаживание Патриарха на престол сопровождалось формулами, основанными на молитвословиях чинов хиротоний и таинства Крещения, а также особой молитвой. Избрание Патриарха в 1917 г. сопровождалось самыми священными ожиданиями, поэтому очевидна причина, по которой участники Собора предпочли александрийский чин (хотя он, в общем-то, чужд традиции Русской Церкви) – в нем, в отличие от константинопольского, были особые молитвословия, подчеркивавшие святость и торжественность момента.
Согласно одобренному Собором чину, по окончании Трисвятого два митрополита вели Патриарха к горнему месту Успенского Собора. Все трое поворачивались к западу, и один из митрополитов возглашал: «Вонмем», а другой читал формулу: «Божественная благодать, немощная врачующи, оскудевающая восполняющи и промышление всегда творящи о святых своих Православных Церквах, посаждает на престоле святых первосвятителей Российских Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Ермогена Отца нашего Тихона, Святейшаго Патриарха великаго града Москвы и всея России, во имя Отца. Аминь» – и митрополиты усаживали Патриарха на его место в первый раз – «и Сына. Аминь» – и Патриарха усаживали вторично – «и Святаго Духа. Аминь» – и Патриарха усаживали в третий и окончательный раз. Старший митрополит возглашал: «Аксиос!», и то же по трижды пели в алтаре и в храме.
Сразу после этого один из архиереев возглашал, стоя в царских вратах, ектению с особыми прошениями, а старший митрополит читал в алтаре молитву «Владыко Вседержителю и Господи всяческих, Отче щедрот и Боже всякия утехи...» – это та же молитва, которая в александрийском чине положена при интронизации всякого вообще епископа.
Во время ектении Патриарха переоблачали в другие саккос, омофор, митру и возлагали на него две панагии и наперсный крест. Перед царскими вратами вставал иподиакон с Патриаршим предносным крестом, а другой иподиакон вместо обычного примикирия (предносной свечи) вставал с «двуплетеной» свечой.
По окончании ектении старший митрополит произносил возглас молитвы и пелась великая похвала – многолетия Предстоятелям Православных Церквей и Российскому государству. Далее литургия совершалась обычным порядком. По окончании литургии Патриарх, стоя перед престолом, облачался в патриаршую мантию и клобук (особой формы, согласно древнерусской традиции) и брал в руки монашеские четки. Все архиереи вставали на солее, и Киевский митрополит подавал Патриарху жезл святителя Петра, митрополита Московского, произнося при этом слово. Патриарх произносил ответное слово и затем шествовал на патриаршее место у столпа Успенского собора, под пение хора: «На гору Сион взыди, благовествуяй...» Здесь его облачали в епитрахиль и малый омофор, и совершался молебен и крестный ход, заменявший собой древний обычай шествия на осляти. По этому чину, с небольшими изменениями в формулах поминовений, и была совершена интронизация Святейшего Патриарха Тихона.
Иной порядок имел чин интронизации при поставлении Патриархов Сергия и Алексия I. Он начался до литургии – со встречи Патриарха по обычному архиерейскому чину и его восшествия на архиерейский амвон посреди храма. Настоятель патриаршего Богоявленского собора в Москве во всеуслышание прочитал соборное Деяние об избрании Патриарха – и духовенство, хор, а затем народ пропели «Аксиос!» по трижды. Затем второй по старшинству из митрополитов поднес Патриарху патриарший куколь с изображением херувимов, и Патриарх возложил его на себя при пении всеми «Аксиос!» (при возложении куколя диакон возгласил: «Господу помолимся», протодиакон: «Возложи Господь на главу твою венец...»). Старший митрополит поднес Патриарху первосвятительский жезл, сказав при этом краткую речь, и Патриарх принял его при пении всеми «Аксиос!» (диакон: «Господу помолимся», протодиакон: «Жезл силы послет ти Господь от Сиона...»). Затем, при интронизации Патриарха Сергия, было возглашено многолетие и началось облачение к литургии и сама литургия – по Патриаршему чину10.
При поставлении же Патриарха Алексия I этот чин был украшен двумя замечательными молитвами11.
При избрании Патриархов Пимена и Алексия II их интронизация совершалась не по чину, по которому на Московский престол были возведены Патриархи Сергий и Алексий I, а по чину, разработанному Поместным Собором 1917–1918 гг., но с некоторыми изменениями, небольшими по объему12.
Первое изменение относится к порядку облачения Патриарха во внебогослужебные одежды в конце литургии. В чинах интронизации Патриархов Пимена и Алексия II – каждый из Патриархов в конце литургии облачился в мантию, но не куколь, а куколь был подан каждому одним из старших митрополитов, отдельно от жезла и с особым словом.
Второе изменение касается формулы, возглашаемой при усаживании Первосвятителя на горнее место после Трисвятого. В константинопольской традиции этот обряд сопровождался возглашением «Аксиос!» на каждое из усаживаний. В александрийской же традиции, которую и решил использовать Собор 1917–1918 гг., обряд сопровождался формулой, составленной из соответствующих молитвословий чинов хиротоний и таинства Крещения, согласно которой усаживания сопровождаются возглашением Имени Пресвятой Троицы. В чинах интронизаций Патриархов Пимена и Алексия II обе традиции оказали соединены – на первое усаживание возглашали: «Во имя Отца. Аминь. Аксиос!», и так далее.
Наконец, ни та, ни другая интронизация не сопровождалась крестным ходом (хотя Патриархи все же объезжали Москву на автомобиле).
Интронизация Святейшего Патриарха Кирилла, состоявшаяся 1 февраля 2009 г., проходила следующим образом: перед началом богослужения нареченного Патриарха облачили в обычные архиерейские одежды. Исключением явился Великий параман – четырехугольник из ткани с изображением креста, который по обычаю возлагается на Патриарха прежде подризника.
На Литургии по малом входе духовенство в алтаре прежде положенных по уставу дневных тропарей воспело тропарь Пятидесятницы, а потом и кондак этого праздника.
При пении Трисвятого священнослужители в алтаре и богомольцы в храме возжгли свечи.
Затем рядом с нареченным Патриархом стали два старейших митрополита – постоянные члены Священного Синода – Блаженнейший митрополит Киевский и всея Украины Владимир и митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир.
Обратившись к востоку, они трижды поклонились вместе с Патриархом, затем, взяв его под руки, возвели на патриаршее Горнее место. Они обратились к западу, и Блаженнейший митрополит Владимир возгласил: «Божественная благодать, немощная врачующи, оскудевающая восполняющи и промышление всегда творящи о святых своих православных церквах, посажает на Престоле святых Первосвятителей Российских Петра, Алексия, Ионы, Макария, Филиппа, Ермогена и Тихона, отца нашего Кирилла, Святейшего Патриарха великаго града Москвы и всея Руси». Затем со словами: «Во имя Отца. Аминь. Аксиос! И Сына. Аминь. Аксиос! И Святаго Духа. Аминь. Аксиос!» старейшие митрополиты трижды посаждали нареченного Патриарха на Патриарший трон. На каждый возглас священнослужители в алтаре, хоры и все молящиеся вторили «Аксиос!».
Затем митрополиты Минский и Слуцкий Филарет и Крутицкий и Коломенский Ювеналий облачили Патриарха Кирилла в патриаршие богослужебные одежды, возложили на него две панагии и крест; Блаженнейший митрополит Киевский и всея Украины Владимир преподнес Первоиерарху митру. Справа от царских врат с этого времени встал иподиакон с предносимым патриаршим крестом.
Митрополит Минский и Слуцкий Филарет, Патриарший Экзарх всея Беларуси, возгласил мирную ектению.
Митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий прочел молитву: «Владыко Вседержителю и Господи всяческих, Отец щедрот и Боже всякаго утешения! Ты сохрани пастыря с паствою, зане Ты еси всех благих вина, Ты еси сила немощным, Ты еси Помощник безпомощным, Ты еси врач душам и телесем, Спаситель, чаяние, и живот, и воскресение, и вся, яже к вечному, спасительному бытию сочетавый нам, Ты вся, яже хощеши, можеши: избави убо, сохрани, покрый и огради нас. Ты убо, Господи, даждь сему председящему область и благодать решити, яже подобает решити, и вязати, яже подобает вязати. И Церковь Христа Твоего избранником Твоим умудри и яко добру невесту сохрани ю. Ты бо Всесилен и Вседержитель Бог еси, и Твое есть Царство и сила и слава Отца и Единородного Твоего Сына и Всесвятаго и Благаго и Животворящего Твоего Духа».
Далее протодиакон произнес «Великую похвалу», в которой поминаются все Предстоятели Поместных Православных Церквей.
Затем в Храме Христа Спасителя продолжилось совершение Божественной литургии святителя Иоанна Златоуста.
По окончании Литургии Патриарший Экзарх всея Беларуси митрополит Минский и Слуцкий Филарет и митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий возложили на Патриарха патриаршую мантию. Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир вручил Предстоятелю Русской Церкви куколь, а Блаженнейший митрополит Киевский и всея Украины – Патриарший жезл – посох святителя Петра, митрополита Московского, который был на это время специально принесен в Храм Христа Спасителя из Оружейной палаты. Оба вручения сопровождались словами.
Составлено по:
Свящ. Михаил Желтов. «Чин интронизации Патриарха Московского и всея Руси:
история и современность»
1 В современном русском литургическом обиходе его сплошь и рядом называют «кафедрой», хотя корректным обозначением является термин «архиерейский амвон».
2 При этом в последнем смысле – как синонима для чина освящения храма (точнее, или всего чина целиком, или же только той его части, во время которой в храме полагаются св. мощи) – эти слова начали употребляться позже, чем для обозначения поставлений епископов.
3 Синтрон (греч. synthronon), или «сопрестолие», – это идущая вдоль стены алтарной апсиды полукруглая скамья для епископов и священников, с епископским троном в центре; в современной практике синтрон часто не устраивается, и его функцию в соответствующий момент литургии исполняют переносные сиденья, но в Византии синтрон был обычной частью храма, причем в ранневизантийских храмах он устраивался в виде амфитеатра из нескольких ступеней, так что сидящий на верху синтрона оказывался на метр (или даже более) выше, чем стоящие в храме – с этим и связано обозначение епископского трона (или его места) в центре алтарной апсиды православного храма как горнего места.
4 Согласно древнейшим византийским рукописям Евхология, в день хиротонии новорукоположенный восседал первым и сам возглавлял литургию; впоследствии это указание заменяется словами о его втором месте после рукополагающего.
5 Иными словами, пелась начальная часть литургии – на протяжении несколько веков византийский чин литургии открывали мирная ектения [носившая имя «молитвы Трисвятого»] и Трисвятое; тем самым, чин отчасти воспроизводил последование самой епископской хиротонии, совершаемой на литургии сразу после Трисвятого.
6 Практика, чтобы епископы или священники в случае сослужения причащали друг друга, существовала в Православной Церкви до XIV в., хотя к этому времени уже и не была повсеместной.
7 Можно отметить, что в современном греческом Архиератиконе имеется «Чин, бываемый при интронизации митрополита [т. е., согласно современной греческой традиции, любого правящего архиерея]», но в этом чине нет ни обряда торжественного усаживания интронизуемого на его место посреди синтрона, ни хотя бы намеков на чин Божественной литургии. Архиерей во время чина сидит на своем месте не в алтаре, а в храме, и по содержанию чин представляет собой просто торжественный молебен, во время которого во всеуслышание зачитываются официальные церковные документы об избрании и хиротонии нового архипастыря.
8 Т. е. на возвышении, в русской практике доныне устраиваемом в храме при архиерейской службе, которое на Руси в XV–XVII вв. имело значительно большую высоту, чем сейчас.
9 Последним Патриархом, получившим при своем поставлении вторую архиерейскую хиротонию, был Патриарх Никон.
10 См.: Церковное торжество в Москве 12 сентября 1943 года // ЖМП. 1943. № 1.
11 ЖМП. 1944. №12. С. 13–15; ЖМП. 1945. №2. С. 58–65.
12 См.: ЖМП. 1971. №6. С. 22; ЖМП. 1990. №9. С. 28–39.
