К 50-летию служения протоиерея Стефана Середнего

Пятьдесят лет человеческой жизни — немалый срок; полвека служения у алтаря Господня — почти целая эпоха. С годами свидетельство таких людей становится ценнее любой исторической повести, живее любого придуманного рассказа. И точно так же, как в биографии одного человека отражается история целой страны, история Церкви повторяется в жизни каждого из ее служителей.

В этом году исполняется пятьдесят лет священнического служения почетного настоятеля храма Илии Пророка в Сергиевом-Посаде протоиерея Стефана Середнего. Рассказывая о своей жизни, батюшка не просто повествует о личных переживаниях и обстоятельствах. Говоря о том, как жили и исповедовали свою веру христиане прошлых лет, он помогает нам ощутить себя частью огромного, живого и неразрушимого организма Церкви.

Батюшка, откуда Вы родом, кто были Ваши родители? Были ли люди, которые в детстве оказали на Вас религиозное влияние?

Родился я в крестьянской семье, в Корецком районе Ровенской области, под Польшей. В детстве я болел, у нас часто умирали дети в семье. 14-го августа я родился, а 16-го родители, боясь, чтобы не умер некрещеным, крестили. Божиим промыслом мой дедушка пригласил к нам в дом местного проповедника, старца Леонтия. Леонтий (он был мирянином, монашество принял намного позже в тюрьме), увидев меня, помолился, перекрестил, помазал святым маслом от Почаевской иконы Божией Матери и сказал: «Мальчик не умрет. Он свое отплачет и будет жить». Так и получилось. После этого мама родила еще троих. Когда я вырос, потом много общался с Леонтием, видел, как он проповедовал. Помню, были в наших краях такие многолюдные ярмарки. Снежная зима, морозы, а он снимает ботинки и проповедует: призывал людей к покаянию, говорил, что нужно соблюдать посты, ходить в церковь, почитать священников. И тут уж какая торговля — все бегут смотреть, как босой человек стоит на снегу, а снег под ним тает. Когда проповедь закончилась, Леонтий говорит: «Меня согревает Тот, Кто послал меня проповедовать». И так он долго ходил, был в Польше, его арестовывали, восемнадцать лет в тюрьме провел…

Когда Вы решили стать священником и кто повлиял на Ваш выбор?

Я тогда уже год работал в колхозе. Однажды отец пришел на обед и говорит: «Вот, два парня из деревни поступают в семинарию». А я уже тогда ходил в храм, ездил в Почаев. Память молодая, знал утренние и вечерние молитвы наизусть. Дедушка дал мне как-то псалтирь, и когда я пас скот, читал. Потом, попозже, получил от него книгу Дьяченко — толкование на Евангельские чтения в воскресные дни. Ребята зовут гулять — я сижу с книжкой… Так вот, я тогда ответил отцу: «Я тоже поеду и поступлю».

Когда меня отпустили из деревни и дали паспорт, попросил я у отца три рубля на дорогу и поехал в Луцк, поступать в Волынскую семинарию. И хоть я в Церкви до этого не прислуживал, все хорошо прочитал — псалтирь, Минею, молитвы. Потом спел на слух «Благослови душе моя, Господа», как в церкви поют, — у меня тогда был такой звонкий тенор. Получил три пятерки, и так поступил. А со второго курса, в 1954 году, меня взяли в армию.

Отец Стефан, расскажите о том, где Вы служили и как вера помогала Вам в армии?

Очень тяжело пришлось в начале службы, когда нас отправили в Северный Казахстан. Ехали туда долго. В Свердловске нас пересадили на товарный поезд, в котором стояла буржуйка, — и так согревались. Привезли нас в Кокчетав и высадили в степи в восьми километрах от города. Костры разожгли, палатки растянули, и так — в бушлатах, валенках и шап-
ках — спали. Вскрыли каменную гору, работали в шурфах, как в шахте, отбойными молотками. Внутри еще более-менее терпимо, а снаружи -
ветер, холодно. Зимой хлеб замерзал, становился как скала. Заверну его в полотенце и так ношу под бушлатом до обеда, а в обед ем. Так пережили всю зиму, а на следующий год построили казармы из сборных щитов, и стало полегче. Положили узкоколейку, построили бетонный завод.

Часть была непростая, сборная — кто-то из семинарий, кто-то в тюрьме сидел, кто-то имел какие-то отсрочки. Помотали меня, могли и прибить, конечно, но я молился: «Господи, хочу выжить, укрепи, все делаю, а если что, Ты приими мою душу грешную». Слава Богу, начальник штаба взял под свое крыло. Потом перевели из своей роты в город, в комендантский взвод при штабе. Я тогда уже умел и пером писать, и стрижку мог сделать, и книги переплетал.

Причаститься мне удалось только спустя полтора года после начала службы, в отпуске. А потом нашел церковь в Кокчетаве и туда ходил. Тогда в казахстанской ссылке был митрополит Иосиф¹. Сначала ему разрешили свободное поселение, а потом указом Патриарха его назначили епископом Петропавловским. Близко познакомиться с ним мне не довелось, но мы два года переписывались. Он хотел меня оставить у себя, писал: «Будешь служить хоть у меня в Петропавловске, хоть в Покровском храме, хоть в Кокчетаве». Но не получилось — когда служба закончилась, я срочно уехал домой, нужно было срочно вставать на учет в военкомат. Переживал, конечно, что не встречусь с владыкой, но, видимо, не было воли Божией на это.

Батюшка, расскажите о Вашей учебе в Московской духовной академии. Каким это время было для Церкви?

Это был как раз 1960 год, период хрущевских гонений — тогда и храмы, и семинарии закрывали. Сначала я поехал в Ленинградскую академию поступать — там уже учился младший брат Иван². Но тогдашний инспектор Парийский³ сказал: «Мы бы тебя взяли, но прием окончен, и уполномоченный никого уже не пропустит». Потом Учебный комитет направил меня в Винницкую епархию, к Владыке Симону⁴. Владыка говорит: «У меня за три месяца закрыто семьдесят приходов, куда я тебя определю? Я сам жду сейчас или тюрьмы, или отставки. А ты езжай в Москву». Дал мне Владыка двадцать пять рублей на дорогу, и я поехал. Приезжаю в Учебный комитет — народу полно, съехались со всей страны. Я подумал, что не поступлю, и когда увидел ректора, протоиерея Константина Ружицкого⁵, подошел к нему и сказал: «Благословите меня на гражданскую работу, и я уеду». Я бы дома не пропал, в армии получил несколько специальностей -
был и столяр, и плотник, и художник. Однако отец Константин не стал спешить, пригласил в кабинет, посмотрел мое личное дело и сказал: «Не волнуйтесь, Вы Церкви нужны, сейчас я иду на обед к Святейшему⁶, и мы что-нибудь придумаем». Возвращается и говорит: «Святейший предлагает Вам на выбор: или направление в Почаевскую лавру, или к Владыке Сергию⁷ в Воронеж, или поступайте в академию. Езжайте домой и думайте». Так я поступил в академию.

Сейчас это трудно представить, но тогда учебных конспектов не хватало, я сам вел записи и по ним экзамены сдавал. Даже служебников печатных не было — переписывали от руки. С благодарностью вспоминаю отца Алексия Остапова⁸, который всегда мне что-то дарил на день Ангела — Служебник, дароносицу. Из преподавателей вспоминаются Питирим (Нечаев)⁹, отец Иоанн Козловский, протоиерей Петр Гнедич¹⁰0. Помню, Сарычев¹¹, который вел догматику, говорил: «Вы иногда смотрите на красоту ответа, но водички мы все умеем налить. Если в вашей проповеди нет текста Писания, то она не имеет смысла». Кандидатскую диссертацию я писал на тему «Учение апостола Павла о благодати».

Батюшка, когда и кем Вы были рукоположены? Расскажите о первых годах Вашего служения в Московской епархии.

В 1962 году, перед Успенским постом, мы с моей невестой повенчались, а 18 ноября я уже принял диаконский сан в московском храме в честь иконы «Всех скорбящих Радость». И во диакона, и во иерея меня рукополагал Владыка Киприан (Зернов), который впоследствии стал Экзархом Средней Европы.

Сначала два месяца я служил в Пушкине, полтора месяца — в Шатуре, полгода в Тарасовке, замещал больных священников. Как-то раз на Радоницу послали меня служить в Куркино, в Химкинский район, в храм Владимирской иконы Божией Матери, а через какое-то время (это был 1966 год) назначили туда настоятелем. Десять лет я там прослужил, хотя нелегко приходилось.

С какими трудностями Вы сталкивались на протяжении Вашего настоятельства?

Всякое было… Подходили «люди в штатском», спрашивали, хочу ли я с ними работать. Отвечаю: «Я вам не враг, с вами разговариваю, но так, чтобы получать документ? Клянусь Всемогущим Богом, ни к каким политическим течениям принадлежать не буду»¹². Однажды их начальник, полковник, вызвал меня в Москву точь-в-точь в день престольного праздника, на святителя Николая. Они знали, что праздник, и специально вызывали, без всякого повода, только чтобы сорвать службу.

Однажды прихожу со службы домой, приезжает капитан КГБ: «Степан Петрович, нужно отъехать с Вами кое-куда». Я надел подрясник, крест и сел в машину. Завез он меня в лес, и я уже думаю про себя: «Расстреляют, наверное. Хорошо, что я служил, причащался». Сидим — он молчит, и я молчу. Потом он говорит: «Вы не боитесь?» — «Нет, не боюсь. Лучше умереть, чем жить подлецом. А смерть — это победа наша, мы к смерти идем всю жизнь, да и смерти нет, а есть только порог, переход». Мы с ним просидели часа два, разговаривали. Потом отвез меня обратно в Загорск, даже извинился…

Когда я служил в Куркине, все время к нам придирались, искали разные причины, чтобы закрыть храм. Были такие специальные ведомости, куда записывались поступления, комиссия приходила, вставала за свечной ящик и считала деньги. Смотрят в журнал, куда священник ходит причащать, и потом идут к тем людям, чтобы они расходную квитанцию подписали — никто не подписывает. Когда узнавали, что люди жертвуют на храм, удивлялись: «Неужели есть такие дураки, которые свои деньги отдают в церковь?»

Бывало, что жалобы писали, не разрешали ремонт сделать, даже облачения сшить. Как-то раз в исполком вызвали — за то, что, когда я крестил, не проверял всю документацию. А крестин было много — двадцать, тридцать крещений в день. Хотели загрузить меня лишней работой, чтобы ничего делать не успевал.

Отец Стефан, а были такие, может быть, внешне нецерковные, люди, которые Вам помогали?

Да, бывало, конечно. Вот, скажем, надо было ремонт делать, а добиться его трудно — потому что памятник архитектуры. Как-то раз около храма я познакомился с главным архитектором РСФСР Ивановым-Чуроновым¹³. Мы побеседовали, и в конце он сказал: «Если будут проблемы с ремонтом, реставрацией — сошлитесь на меня». Так и получилось — когда приехали проверять иконостас, я вспомнил про его совет. Потом он еще раз приехал: «У меня к Вам секретная просьба — мне надо освятить квартиру, только чтобы никто не знал». Приехали к нему, он открывает шкаф — а там икона и лампадочка горит. Я пока совершал чин освящения, он стоял на коленях и плакал, молился.

Батюшка, где еще Вы проходили свое служение и что Вам запомнилось больше всего?

В 1983 году Владыка Ювеналий поставил меня настоятелем Никольского храма в Красногорске. Собор тогда был занят под завод металлоизделий, а служили мы в деревянном храме Боголюбской иконы Божией Матери. Там ремонт был очень сложный. Храм был расписан ужасно, на карикатуры похоже, нужно было переделывать. Небольшую колокольню построили, ограду хорошую, территорию расширили.

Два года служил в Сретенском храме в Новой деревне, вместе с отцом Александром Менем. Там много молодежи было, молодежный хор очень хороший…

С 1993 года я был настоятелем Покровского храма в Тарасовке. Нужно было готовиться к столетию храма, а внутрь страшно было зайти. Алтарь огромный, штукатурка везде сыплется. Владыка приехал читать Великий канон, походил, посмотрел — благословил начинать ремонт. Поставили леса, стали работать; сначала отреставрировали боковой придел, потом главный алтарь. Помогло еще то, что рядом с храмом -
дачи двух посольств, и дипломаты, которые там жили, нам сильно помогли.

Отец Стефан, расскажите о своей семье. Продолжаете ли Вы служить?

У нас с матушкой трое детей, пять внуков. Сын, протодиакон Николай, служит в Хотьковском монастыре. Я тоже служу — дома ведь сидеть не будешь. У меня два богослужебных дня — один на буднях и один воскресный.

Когда в этом году день хиротонии наступил, подумал: трудная жизнь была, очень непростая, но с Божией помощью все преодолел. С начальством были всегда хорошие отношения, поощряли меня, слава Богу. А самая дорогая награда для меня последняя, «За усердное служение», которой меня владыка митрополит наградил.

Пытаясь вписаться в строгие форматы журнальной публикации, многое из рассказа отца Стефана мы сократили, а что-то и вовсе осталось за рамками этой статьи. Мы искренне надеемся на то, что она передает самое главное — атмосферу, интонацию речи батюшки, в которой содержатся опыт и мудрость полувековой священнической жизни.

Беседу вел
священник Александр Сухарев