Священник Сергий Кулемзин. Православие как основа древнерусской исторической мысли

Текущий год освящен для нас чествованием святого равноапостольного князя Владимира — исполняется 1000 лет со дня его преставления.

Темой Международных Рождественских чтений в этом году было размышление о цивилизационном выборе святого правителя Руси. Думаю, что уже по одному этому факту можно судить о масштабе личности почитаемого нами святого — спустя 10 веков свершенное им остается значимым для судеб мирового Православия, для геополитического самоопределения сохраняющих свое духовное и культурное единство русского, украинского и белорусского народов; спустя более чем тысячу лет после описанного летописцем чудесного прозрения князя Владимира мы стремимся увидеть, осознать и осмыслить то, что некогда открылось ему и привело к судьбоносному решению — Крещению Руси.

Несмотря на то, что в историографии Древней Руси вопрос Крещения и вхождения молодого славянского государства в так называемое «Византийское содружество наций» имеет множество проблемных и дискуссионных аспектов, одно можно считать практически бесспорным — дальнейшее развитие Древнерусского государства проходило именно в фарватере политической и культурной программы князя Владимира, которая, в свою очередь, определялась его духовным выбором. Это, прежде всего, говорит о совершившейся рецепции цивилизационного выбора равноапостольного правителя его непосредственными преемниками на великокняжеском столе и самим русским народом.

Одним из наиболее значительных последствий Крещения Руси, значение которого сложно переоценить, стало зарождение национального исторического самосознания. Ярче всего это самосознание проявилось в первых памятниках древнерусской письменности — «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона и «Повести временных лет», явивших собой пример самобытной исторической мысли, в основу которой легло православие.

«Слово о законе и благодати» на первый взгляд не имеет никакого отношения к историческому произведению. Само название указывает, скорее, на гомилетическое произведение. Несомненно, что это богословский текст, можно считать его панегириком святому князю Владимиру. Но в этом, как раз, уникальность и своеобразие этого памятника — он не укладывается в привычные нам жанровые рамки. Уже в самом заглавии Слова содержится первая древнерусская историософская концепция: «О законе, данном Моисеем, и о благодати и истине, явленной Иисусом Христом, и как закон миновал, а благодать и истина наполнила всю землю, и вера распространилась во всех народах вплоть до нашего народа Русского; и похвала великому князю нашему Владимиру, коим мы были крещены…»

Начальные слова заглавия отсылают нас к Прологу Евангелия от Иоанна (Ин. 1:17), в 17-м стихе мы читаем: «Ибо закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа». Это сообщает особое пасхальное звучание всему Слову митрополита Илариона — Крещение Руси переживается автором как Пасха, как воскресение своего народа.

В первую очередь, такая адресация к Евангелию от Иоанна указывает на то, что двигателем истории, с точки зрения древнерусского книжника, было и является то Слово, о Котором в Евангелии от Иоанна говорится, что «Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1:2–3). «Ничто не начало быть», в том числе в плане исторического бытия. Творцом истории является сам Бог — Бог библейского откровения, Который, говоря словами Блеза Паскаля «не есть Бог философов и ученых, а Бог Авраама, Исаака и Иакова». Это Бог, открывающийся в истории, познаваемый в истории и творящий историю. Именно поэтому к этой истории приковано внимание митрополита Илариона, Нестора, Сильвестра и других летописцев. Но это история особого рода. Она не имеет отношения к жанру истории, в том виде как мы встречаем ее, например, у Геродота или у Иосифа Флавия в его «Истории иудейской войны», которая, кстати, в переводе уже была известна древнерусским книжникам. Это не последовательно изложенные судьбы народов, человеческих характеров и деяний, руководимых человеческими же замыслами. В основе всех древнерусских исторических произведений — история взаимоотношений Бога и человека, домостроительство Божие, иначе называемое Историей Спасения.

Узловые моменты этой Истории описываются и митрополитом Иларионом в его «Слове о законе и благодати»: первоначально Бог открылся праотцам еврейского народа Аврааму, Исааку и Иакову. Затем вступил в завет со своим избранным народом у горы Синай, где через Моисея был дарован закон. Закон и посылаемые Богом пророки готовили человечество в лице народа израильского к пришествию «полноты времен», нового этапа истории, открывающегося с пришествием Христа, «Слова, полного благодати и истины».

Одна из центральных тем «Слова о законе и благодати» — мысль о несомненном превосходстве нового откровения благодати и истины над законом.

Закон готовил человечество к пришествию Христа, но имел и обратную сторону — порабощал человека своим предписаниям. И только послушание Христу способно освободить человека от этого рабства.

Хранение закона было доверено избранному Богом народу израильскому. Однако этот народ допустил ряд исторических грехов: часто уклонялся в идолопоклонство, при этом узурпировал права на закон: «оправдание иудейское, — по причине ревности подзаконных, — убого было и не простиралось на другие народы, но свершалось лишь в Иудее». И самое трагичное: «пришел Спаситель, но не был принят Израилем, по словам Евангелия: «Пришел к своим, и свои Его не приняли» (Ин. 1:11) — здесь митрополит Иларион вновь цитирует Пролог Евангелия от Иоанна.

За этот грех отвержения Христа иудеи подвергаются изгнанию и рассеянию.

В отличие от закона, благодать не ограничивается одним народом, но изливается на все народы. В историю, творимую Богом, — историю Спасения, включаются все народы, но что особенно важно для автора «Слова о законе и благодати» — народ русский. Причем эта история творится буквально на его глазах. «…Вера благодатная распростерлась по всей земле и достигла нашего народа русского… Все народы помиловал преблагой Бог наш, и нас не презрел Он: восхотел — и спас нас и привел в познание истины!» История, некогда творимая самим Богом через народ израильский, теперь творится, в том числе, через народ русский: «Итак, быв чуждыми, наречены мы народом Божиим…»

Русь обрела свое место во всемирной истории, но этим она обязана своему князю — Владимиру, который явился апостолом для своей страны. Поэтому прославлением равноапостольного подвига князя оканчивается слово.

В отличие от «Слова о законе и благодати» «Повесть временных лет» — произведение сугубо исторического характера. Но в основе его лежит та же концепция, что у митрополита Илариона, только сформулирована она иначе: «Се Повести временных лет, откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Русская земля стала есть». Как в контексте летописи, так и в контексте русской истории этот вопрос носил отнюдь не узкоприкладной характер, речь шла не только о факте образования государства с княжеским столом в Киеве и его первых правителях.

Для Нестора речь шла, в первую очередь, о месте Руси во всемирной истории. Летопись начинается повествованием о разделении земли между тремя сыновьями Ноя — Симом, Хамом и Иафетом, едиными предками всех народов человечества, что позволяло Нестору включить и славян в число тех «72-х языков», которые разделились после вавилонского столпотворения, а через это «ввести» их в Священную историю. Кроме того, описание вавилонского столпотворения народов и появление среди них славянского имело для древнерусского историка особый исторический и провиденциальный смысл. В православном богословии Вавилонскому столпотворению, как трагедии разделения некогда единого народа-человечества на множество народов, разобщенных грехом противостояния Богу, противопоставляется чудо Пятидесятницы — Сошествие Святого Духа, в результате которого все народы вновь обрели возможность стать единым народом Божиим, прославляющим Бога голосом Духа Святого. Для летописца миссия святых Кирилла и Мефодия повторяла чудо Пятидесятницы, она делала славянский язык «святым» — языком Священного Писания, объединяющим различные народы и воссоединяющим их с народом Божиим, а сама Библия и ее историографические концепции были главным образцом для летописца.

Упомянутые библейские прообразы позволили автору сформулировать центральную для первой русской летописи и, пожалуй, для всего древнерусского летописания идею — мысль о необходимости единства Русской земли. Это не отвлеченная идея и в то же время не прагматическое соображение. Для древнерусских мыслителей призыв к единению — заповедь, данная русскому народу самим Богом, духовная задача, восходящая к евангельским словам: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, — да уверует мир, что Ты послал Меня» (Ин. 17:21). Значительная часть летописи посвящена описанию поиска веры Русской землей. Через православную веру и Крещение последняя находит свое место в истории, в семье христианских народов. И русский народ становится новым народом, народом Божиим. Но так же, как некогда израильский народ из-за своих исторических грехов был отвергнут Богом, так же и у русского народа обнаруживается исторический грех — он не способен исполнить заповедь Христа о любви к своему брату (как в буквальном смысле, если мы говорим о русских князьях, так и в целом — по отношению к ближнему). Эта мысль — одновременно важнейшая историософская проблема, с которой столкнулись древнерусские историки.

Мир в Русской земле, уже обновленной Крещением, нарушается раздорами русских князей. Наказанием за вражду является разорительное нашествие половецких племен на русскую землю. И его автор летописи теснейшим образом связывает с несохранением благодатных даров, полученных русским народом при Крещении (прежде всего, дара любви), которые, теперь уже народ Божий, был призван приумножать. «Через нашествие поганых и мучения от них познаем Владыку, которого мы прогневали. Прославлены были — и не прославили его, чествуемы были — и не почтили его, просвещали нас — и не уразумели, наняты были — и не поработали, родились — и не усовестились его как отца, согрешили — и наказаны теперь. Как нагрешили, так и страдаем».

Преодолеть грех разделения можно только любовью. Любовь двигала святыми князьями Борисом и Глебом, подвиг которых противопоставляется раздорам князей. За любовь прославляется летописцем князь Изяслав Ярославич: «В любви ведь все совершается. Любви ради и грехи исчезают… Любви ради мученики проливали кровь свою. Любви же ради князь этот пролил кровь свою за брата своего, исполняя заповедь Господню». Когда русским князьям удается прийти к единству, Господь дает им победы над половцами — но это только следствие духовной победы, исполнения заповеди Господней.

С другой стороны, неустройству Русской земли противопоставляется устроение иноческой жизни в Киево-Печерском монастыре, одним из основателей которого был святой Феодосий Печерский. Преподобный Нестор через это прямо указывает на то, каким он видит идеал устроения современного ему общества: послушание Богу, взаимное смирение, пост, молитва. На последних страницах летописи содержится даже прикровенное указание на то, что прп. Феодосий — это один из ангелов Русской земли, ведущий ее ко спасению.

«Повесть временных лет» и «Слово о законе и благодати» являются основополагающими для древнерусской исторической традиции. В основе этой традиции — православие, что подразумевает восприятие истории в контексте Божественного откровения и стремление быть причастными ему. Исторический опыт, как его передают летописцы, говорит о том, что эта причастность требует большого труда и жертвенного подвига, но это единственный путь сохранить Русскую землю и исполнить заветы святого князя Владимира.