Ж. А. Курбатова, РГАДА. Участие Русской Православной Церкви в возрождении русского монашества на Афоне

«Святая Гора Афон»… Это название давно знакомо нам из православной литературы, паломнических описаний и трудов прославленных старцев. Гораздо удивительнее встретить — и многократно встретить — такое словосочетание в официальных и информационных документах советского периода, сохранившихся в фондах Государственного архива Российской Федерации. Еще удивительнее, когда понимаешь, какой тревогой за судьбу Русского Афона, «Святого Руссика», проникнуты их строки. Не только в отчетах Отдела внешних церковных сношений Московской патриархии, но и в резолюциях и справках светского Совета по делам религий при Совете министров СССР чувствуется совершенно искреннее внимание к этому уголку Русского Зарубежья, который на протяжении долгих десятилетий XX века находился на грани полного исчезновения.

Возникновение «афонского вопроса» в ХХ столетии

Мирские бури ХХ века

Политические течения, революции, мировые и локальные конфликты в конце XIX и XX вв. перевернули судьбы многих народов, огромных держав и малых государств. Самые тяжелые бедствия обрушились на Россию, которая из православной империи, оплота единоверцев во всем мире, превратилась в коммунистический Советский Союз. После революции русская Церковь-мученица прошла большой крестный путь. Надо сказать, что и 12 афонитов, оказавшихся после 1917 года в России, прославлены в лике святых новомучеников и исповедников Церкви Русской. Местами их жизни и служения оказались разные части России, в том числе Москва и Московская область, что показывает связь Афона со всей Русской землей¹.

Другого рода бедствия постигли русских монахов-афонитов, оставшихся на Святой Горе. Еще в XIX столетии повсюду в Европе начался болезненный процесс создания на обломках старых средневековых держав молодых национальных государств. На Балканах, где шла ожесточенная борьба за наследие Османской империи, этот процесс напрямую отразился на положении святогорцев. Полуостров Халкидики, как и вся область Македония, во время Балканских войн 1912—1913 гг. стал одной из спорных территорий между Греческим королевством, Болгарским царством и Сербией. Уже в 1912 г. греческие войска поспешили оккупировать афонский полуостров, который турки традиционно почитали автономной областью и не держали там каких-либо войск. С этого момента Греция стала считать Афон частью своей территории, утверждая, что он издревле основан и населен именно и только греческими монахами. В этом сказалась особенность националистической идеологии «Королевства Эллинов»: переписывая для своих нужд древнюю историю, правители этого государства поставили знак равенства между жителями древней Эллады, гражданами Восточной Римской империи и греками Нового времени, бывшими подданными турецкого султана. В рамках этой схемы православие оказалось важным атрибутом национальной идеи греков — но только в качестве своеоб-разной чисто «греческой» религии, в рамках которой не находилось порой места вечным апостольским словам об «иудее и эллине».

Поначалу Российская империя сумела защитить иностранных, для «греческого» Афона, святогорцев, сохранив все афонские монастыри в ведении Константинопольского Патриархата, а не Эллинской Церкви. После революции эта поддержка прекратилась, но в 1924 г. на Лозаннской международной конференции Греция официально утвердила «Договор о защите меньшинств в Греции», где говорилось о признании и сохранении традиционных прав и свобод негреческих монашеских общин Святой Горы Афон. Несмотря на это, уже через несколько лет, в 1927—1929 гг., греческое правительство полностью запретило какой-либо доступ в состав братии русского Пантелеимонова монастыря новых русских монахов или послушников. Даже для паломников визы стали выдаваться с большим трудом и всего на несколько дней. Те же трудности были созданы и для болгарских, и для сербских обителей. С помощью подобных запретов политичес-кое-руководство Греции планировало естественным образом уничтожить многонациональный характер Святой Горы, превратив ее в сообщество исключительно греческих монахов. Другим способом эллинизации монашеской республики стала обязательная и поголовная выдача всем, кто принимался в число братии афонских монастырей, греческого гражданства. Близилась новая мировая война, и жесткие решения греческих властей не вызвали тогда никакой особой реакции международного сообщества.

Русские афониты после революции (1920–1960-е гг.)

Говоря о «русских» обителях Святой Горы, отметим, что в первую очередь это Свято-Пантелеимонов монастырь — собственно, «Святой Руссик», как называют его на Афоне. Ранее, с XI в., русский монастырь находился в другом месте — дальше от моря, где сейчас скит Старый Руссик («монастырь Фессалоникийца»), а вообще русское монашество на Афоне началось со скита Ксилургу, впервые упомянутого в документах в 1016 г. — ровно тысячу лет назад. В Ксилургу и сейчас живет несколько монахов. Но помимо этих обителей, накануне Первой мировой войны русскими считались два больших скита — Андреевский и Ильинский; русские по своему происхождению монахи составляли большинство братии в келлиях и каливах, приписанных к монастырям Пантократор и Ставроникита, сотни их подвизались при Ватопеде и Хиландаре, а многие и в других «греческих» монастырях. Величественные храмы и другие постройки Руссика и его скитов, обширные и тщательно возделанные угодья, богатейшая ризница и библиотека с рукописным собранием — все это было создано трудом иноков и щедрой помощью паломников и жертвователей на протяжении XIX и первых десятилетий XX вв. Протоиерей Анатолий Просвирнин, побывавший на Афоне уже в 1975 г. с учеными целями, с восторгом писал о библиотеке: «Лучшие русские издания, в прошлом, как вообще всё лучшее, посылали из России в русский Пантелеимоновский монастырь». В результате там составилась библиотека из очень разных изданий, а также собрание рукописей с IX по XIX вв.²

Первая мировая война, революция в России и другие неблагоприятные события привели к резкому сокращению числа русской монашеской братии. На Пасху 1915 г. на Афоне еще числилось 2885 монахов из России³. Но к 1928 г. из почти 2000 насельников Пантелеимонова монастыря осталось около 500 — впрочем, и общее число монахов-афонитов сократилось вдвое по сравнению с 1912 г.⁴ Строгие меры греческого правительства пресекли любую возможность пополнения «иностранных» обителей, что практически обрекло их на вымирание в течение 1930–1960-х гг.

Однако духовная связь Русской Церкви, православных верующих с Афоном не прерывалась. Для тех, кто жил в России, Афон по-прежнему оставался святыней. Книги и брошюры, изданные в начале XX в. на самой Святой Горе и на Афонском подворье в Москве, сохранялись у православных людей в Советском Союзе, хоть и под спудом. Само почитание вмч. Пантелеимона в России, можно сказать, всецело связано с Афоном. А иконы святого чаще всего имели надпись о том, что они созданы в стенах русской обители⁵. В 1973 г. в разговоре с послом Греции митрополит Ювеналий — в то время председатель ОВЦС — справедливо заметил: «В каждом нашем монастыре почти во всех храмах имеются различные святыни, иконы и какие-нибудь предметы, привезенные с Афона. Духовная связь между русскими православными верующими и Афоном носит многосторонний характер и очень глубоко укоренена в нашем народе»⁶.

Одним из многочисленных иноков, подвизавшихся на Святой Горе в 1892—1938 гг., был отец Силуан (Антонов), ныне причисленный к лику святых. И вот когда в 1957 г. архим. Софроний (Сахаров), составивший труд об этом подвижнике, впервые приехал в Советский Союз, он увидел у своей сестры копию своей книги «Старец Силуан», переписанную на печатной машинке. И таких экземпляров, по его словам, были сотни!

Но вернемся к положению афонитов. После Второй мировой войны оно стало катастрофически ухудшаться. В 1947 г. в Пантелеимоновом монастыре осталось 200 монахов, а к 1958 г. — всего 60, самому младшему из которых уже исполнилось 50 лет. Большая же часть насельников перешагнула 70-летний рубеж своей жизни… Молитвенная жизнь в Руссике не прекращалась, но выполнять полный афонский круг богослужения становилось всё сложнее, большинство храмов пришлось закрыть, в запустение пришли обширные угодья обители, стали ветшать без ремонта многочисленные постройки. Участились пожары, а братия стала жить впроголодь, будучи не в состоянии обеспечивать себя полноценной пищей⁷. Но самым томительным для простых насельников Руссика, что видно из их писем Владыкам Никодиму (Ротову), Василию (Кривошеину), Ювеналию (Пояркову) и др. адресатам — было понимание того, что кончина монахов — буквально лишение, «упущение» монастыря. Так произошло с Андреевским скитом, который русские потеряли после смерти игумена⁸. В 1954 г. настоятель Иустин сообщил послу СССР в Греции М. Г. Сергееву, что монахи не в состоянии обрабатывать землю, и поэтому значительные земельные участки захватывают соседние греческие монастыри⁹. Такое положение не могло не вызвать острого беспокойства у православных русских людей, как в СССР, так и в Русском Зарубежье.

Помощь Русской Православной Церкви

и афонскому Свято-Пантелеимонову

монастырю в 1960-х — 1970-х гг.

По понятным причинам Русская Православная Церковь долгое время не могла оказать поддержку русским афонитам. Однако для самих насельников Руссика иной альтернативы, как обратиться за помощью именно к Москве, не было. Из Русской Зарубежной Церкви Афон изредка посещали паломники, оставляя достойные внимания воспоминания — но никто из них не принимал пострига. Архим. Авель написал однажды архиеп. Василию (Кривошеину): «…можно сказать, что из эмиграции не так-то много и желающих посвятить свою жизнь Церкви и тем более монашеству. В том, вероятно, и Вы сами убеждены»¹⁰. Единственным счастливым исключением стал немолодой уже студент парижского Свято-Сергиевского института К. А. Лебедев, постриженный в монахи с именем Кирилл в 1959 г.: именно он, в должности монастырского библиотекаря, показывал афонские рукописные сокровища протоиерею Анатолию Просвирнину и другим ученым посетителям Руссика.

В последние месяцы Великой Отечественной войны настоятель Свято-Пантелеимонова монастыря архим. Иустин (Соломатин), поздравляя с избранием на Патриарший Престол Святейшего Патриарха Алексия I, обратился к нему с просьбой взять русских святогорцев под свое духовное покровительство. Это обращение вызвало к жизни целый комплекс мер дипломатического характера, необходимый для решения вопроса на государственном и церковном уровнях. Сотрудники Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата (ОВЦС), Совета по делам Русской Православной Церкви при Совмине СССР, юристы из Министерства иностранных дел заново изучили вопрос с русским и другими негреческими обителями на Афоне с исторической, церковно-юридической и международно-политической точек зрения и решили, какими путями необходимо действовать. В частности, были собраны копии правовых документов по Афону: уставы, акт о закреплении в 1109 г. за русским братством Пантелеимонова монастыря и др.¹¹ Совет по делам РПЦ (с 1965 г. Совет по делам религий) начал внимательно изучать все публикации в иностранной прессе по вопросу Пантелеимонова монастыря и Афона в целом: в ГАРФ РФ содержатся переводы из статей 1962, 1963, 1969, 1973 гг.¹², а также регулярные отчеты о «мероприятиях по Афону»¹³.

Главными практическими задачами были признаны посылка на Афон монахов из СССР, готовых подвизаться в Пантелеимоновом монастыре, и оказание всесторонней материальной помощи обители для ее восстановления. Начиная с 1952 г. РПЦ в лице своих Предстоятелей лично и через ОВЦС предпринимала последовательные усилия для пополнения братии монастыря. Неоднократно Русская Церковь обращалась к Патриархам Константинопольским, а также Архиепископам Афинским и греческому правительству. И долгое время ответом было молчание или решительный отказ. Греческое правительство по многу лет отклоняло просьбы о выезде русских монахов на Афон, ссылаясь то на Константинопольского Патриарха, то на Кинот (монашеское правительство Афона, иначе «Протат»), что видно по официальной переписке.

Первым представителем Московской Патриархии, побывавшим на Афоне уже в 1959 г., оказался начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандрит Никодим (Ротов): его даже называли впоследствии «афонским первопроходцем»¹⁴. Через год он стал председателем ОВЦС и по сути возглавил работу по помощи Пантелеимонову монастырю. В связи со Всеправославными совещаниями на о. Родос и сам он, и Патриарх Алексий I стали регулярно встречаться с представителями Константинопольской Патриархии и Элладской Церкви и получили возможность донести до них свою обеспокоенность положением русских монахов на Святой Горе. Официальные праздники и мероприятия использовались как средство донесения «афонских» идей и до мировой общественности. В 1963 г., в рамках празднования 1000-летия основания прп. Афанасием Великой лавры, в присутствии архиепископа Никодима Константинопольский Патриарх заявил о своем согласии принимать в братство афонских монастырей тех монахов, каковых сочтут возможным предстоятели Поместных Церквей¹⁵.

В 1964 г. на Афон впервые после революции приехала группа паломников Русской Православной Церкви в составе 14 человек. Возглавлял группу начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандрит Ювеналий (Поярков). По возвращении в Афины, на пресс-конференции он ознакомил журналистов с бедственным положением русского Пантелеимоновского монастыря¹⁶. Вскоре архимандрит Ювеналий стал заместителем председателя ОВЦС, а в 1972 г. сменил митрополита Никодима на посту председателя.

Результатом усилий священноначалия Русской Православной Церкви стал приезд на Афон в 1966 г. группы из четырех иноков из России и прием их в число братии. В 1970 г. за ними последовало еще двое, в том числе будущий настоятель архимандрит Авель (Македонов). Кроме того, почти ежегодно и в Руссике, и вообще в афонских обителях стали бывать делегации из России, группы ученых и паломников. Контакты с Афоном становились регулярными, а настоятель и простые монахи неоднократно писали теп-лые письма, адресованные владыкам¹⁷.

Впрочем, после приезда всего лишь шести иноков (один из которых вскоре вернулся обратно) процесс обновления братии был снова искусственно прерван. Во многом это оказалось связано с очередным политическим кризисом: в 1967 г. в Греции произошел военный переворот, установивший в стране диктаторский режим «черных полковников». Новое правительство премьер-министра Г. Пападопулоса начало свою деятельность с репрессий против коммунистов и прочих «левых» сил, однако через некоторое время обратилось и к Афону. 14 февраля 1969 г. в Афинах был издан закон относительно прав губернатора Святой Горы Афона, известный как декрет № 124. По этому закону губернатор получал почти неограниченную власть на Афоне, контролировал жизнь и имущество монастырей, решения Кинота. Изменение законодательной базы коснулось правил въезда, правил получения финансовой и материальной помощи.

Побывавший в марте 1969 г. на Афоне епископ Тульский и Белевский Ювеналий поддержал Кинот в сопротивлении незаконным действиям нового правительства и разъяснил позицию Русской Православной Церкви на пресс-конференции по результатам своей поездки. Митрополит Никодим (Ротов) также высказался с критикой декрета № 124, в том числе в прессе («Литературная газета»), в результате чего греческое правительство отказало ему тогда в визе для выезда на торжества, посвященные 800-летию Пантелеимонова монастыря. Затем 25 апреля 1969 г. Святейший Патриарх Алексий I написал Г. Пападопулосу о декрете 124, указав на явные нарушения тысячелетних прав и традиций афонского монашества. Одновременно он сообщил о своем послании главе Элладской Церкви Архиепископу Иерониму, отметив, что положения декрета были изучены на заседании Священного Синода, и в связи с их содержанием был выражен протест премьер-министру Греции. Также были отправлены обращения к Патриарху Константинопольскому Афинагору и генеральному секретарю Всемирного Совета Церквей Юджину Блейку. При этом Патриарху Афинагору было предложено созвать «Всеправославное совещание об обстановке в Святогорском братстве монастырей»¹⁸.

Столь активные действия, предпринятые Московским Патриархатом с целью защиты исконных прав насельников Святой Горы, резко изменило отношение афонского правительства — Кинота — да и вообще греческих святогорцев к Русской Православной Церкви. Греческие монахи увидели в лице ее единственную поддержку против притязаний военной хунты на права монастырей Афона, благодаря чему Кинот, по словам архиепископа Ювеналия, «не прочь бы и сейчас, после нового положения на Афоне, пускать русских, так как только от них можно ждать помощи»¹⁹.

В 1972 г. Святую Гору посетил Патриарх Московский и всея Руси Пимен: это было первое посещение ее Всероссийским Патриархом. На приеме в Протате Его Святейшество подчеркнул, что «Афон должен быть coxранен как всеправославный монашеский центр с веками освященной независимостью и… традиционным самоуправле-нием»²⁰.

Другим важным фактором, который серьезно изменил отношение афонитов к монахам из Русской и прочих негреческих Православных Церквей, стала опасность превращения Святой Горы в туристический центр — наподобие того, как это произошло в 1960-х гг. с греческими монастырями знаменитого комплекса Метеоры. Давний друг монахов из Святого Руссика, потомок русских эмигрантов в Афинах И. И. Селиванов так объяснил этот аспект протоиерею Александру Просвирину: «Греческие монахи поняли, что с исчезновением русских на Афоне правительству легче будет справиться с ними, собрать всех в один монастырь, а в остальных открыть туристические центры для иностранцев, не исключая и женщин»²¹. Русские афониты, сохраняя своим присутствием статус Святой Горы как международного монашеского центра, центра Вселенского значения, по мнению святогорцев-греков, «устраняют такую опасность»²².

Параллельно с борьбой за отмену дискриминационного закона об Афоне ОВЦС продолжал энергичные попытки вновь усилить братию Святого Руссика монахами, а также оказать ей материальную помощь. С особой остротой этот вопрос встал после страшного пожара 1969 г., разрушившего значительную часть жилых построек монастыря. Не давая виз новым русским инокам, греческие власти чинили препятствия и доставке грузов из СССР на Афон. На Конгрессе миролюбивых сил в Москве 1 ноября 1973 г. Патриархи Московский Пимен и Болгарский Максим составили совместное обращение к президенту Греции Г. Пападопулосу о положении Болгарского Зографского и Русского Пантелеимонова монастырей — причём это было уже не первое обращение за несколько лет. При передаче этого обращения послу Греции в СССР А.Деметропулосу между ним, председателем ОВЦС митрополитом Ювеналием и настоятелем Болгарского подворья в Москве архимандритом Нестором состоялся замечательный разговор. В частности, глава ОВЦС поднял вопрос о том, чтобы греческое правительство дало разрешение на ввоз стройматериалов на Афон с достаточным для этого сроком, а также не чинило искусственных препятствий для проезда на Святую Гору монахов, желающих там подвизаться. В ответ на возражения со стороны посла митрополит Ювеналий заметил, «подчеркнув, что это он говорит в частном порядке, что создается странное впечатление. С одной стороны, правительство, называющее себя атеистическим, поддерживает стремление нашей Церкви спасти Афон, а с другой стороны, правительство, которое очень часто называет себя „православным“, никак не проявляет понимания нашей просьбы»²³.

На Родине очень горячо сочувствовали тяжелому положению, в котором оказался Руссик в начале 1970-х гг. В той же беседе с греческим послом, в ответ на его замечание, что-де трудности и аскеза — это нормально для монаха, митрополит Ювеналий эмоцио-нально возразил: «Положение трагическое! Архимандрит Авель, [19]27 года рождения, превратился в самого настоящего инвалида, ему пришлось только еще с одним монахом в храме Пантелеимоновского монастыря совершать полный круг богослужения. Он заболел, и в течение двух недель ему даже никто не мог принести пищи и воды». Через полгода, в разговоре с И. И. Селивановым, прибывшим неофициально в СССР через Мюнхен, глава ОВЦС прямо спросил афинского инженера: «Нас интересует два во-проса: останется ли кто в живых в Панте-леимоновском монастыре, когда прибудут материалы из России, чтобы их принять?» (а также вопрос о гарантиях для доставки лесоматериалов на два года)²⁴.

Подобное беспокойство легко объяснить: в своем рапорте в Московскую Патриархию 18 сентября 1974 г. отец Авель (Македонов) сообщил о реальной возможности потери права собственности русских на Афон: «Если далее не будут приняты меры к пополнению братства, то… монастырь уже не сможет существовать, и все ценности, как духовные, так и материальные, которые хранились здесь более восьми веков, перейдут грекам… монастырь имеет много ценных рукописей, огромную библиотеку, большое количество драгоценной церковной утвари…»²⁵.

В 1974—1975 гг. в Совете по делам религий совместно с ОВЦС было разработано несколько планов мероприятий по содействию Московской Патриархии в афонском вопросе. Обеспокоенность проявило и посольство СССР в Греции, которое попросило совет изучить этот вопрос и наметить действия в связи с посягательством губернатора Афона «завладеть несметными богатствами афонских монастырей». Действовать предполагалось не только по линии Московской Патриархии, но и по линии МИД, Министерства культуры и Академии наук. В частности, было решено направить на Афон к Пасхе и одному из афонских праздников две группы паломников, организовать послания по афонскому вопросу от Святейшего Патриарха Пимена вновь избранному демократическому президенту Греции К.Караманлису и Патриарху Константинопольскому Димитрию, созвать Всеправославное совещание по Афону, послать меморандумы о положении русского и болгарского монастырей на Генеральную ассамблею Всемирного Совета Церквей и в Комиссию ООН по правам человека и т. п.²⁶.

Весь комплекс намеченных мер начал исполняться в то время, когда в Греции и на самом Афоне произошли политические изменения, благоприятные для русского монашества. В 1974 г. диктатура «черных полковников» пала, и к власти в Греции пришло демократическое правительство во главе с К.Караманлисом. Вскоре губернатором Афона был назначен Деметриос Самис, преподаватель богословского факультета в Фессалониках — человек, близкий к русской культуре и неравнодушный к положению Пантелеимонова монастыря. По словам эконома Руссика иеродиакона Давида (Цубера), мать нового губернатора — русская, а жена — «русская наполовину»; «получив из МИД разрешение на 3 монахов из списка, сказал — будем воевать, пока монастырь не получит 30–40 человек»²⁷.

В это время уже и сам Кинот Святой Горы написал Константинопольскому Патриарху Димитрию о необходимости пополнить братию Пантелеимонова монастыря монахами из СССР. В записке, переведенной с греческого в декабре 1975 г. («Насущная необходимость насельничества Священной Обители Пантелеимона»), с величайшей обес-покоенностью говорилось: в монастыре осталось всего 15 насельников, из которых семеро в возрасте от 73 до 85 лет «нуждаются в особом уходе со стороны других», и их силами совершенно невозможно содержать все «строительные ансамбли» былого Руссика. Утверждалось, что русские монахи находятся в обители с XII в. и являются «международно признанными законными ее жителями», так что их исчезновение возмутит не только Церковь в Советском Союзе, но «широкие политические и церковные круги западного мира»²⁸.

По просьбе самих афонских монахов, которые пожелали своими глазами увидеть реальную жизнь Русской Православной Церкви, летом 1976 г. для них была организована паломническая поездка по святым местам на территории Советского Союза. В состав делегации вошли большей частью греческие монахи из всех основных афонских обителей, а также известный нам И. И. Селиванов. Афониты получили возможность побывать на богослужениях и пообщаться с верующими в Москве, Киеве, Львове и Ленинграде. В Успенском соборе Троице-Сергиевой лавры они приняли участие в патриаршем богослужении Патриарха Александрийского Николая, а в Ленинграде были радушно приняты митрополитом Никодимом — «афонским первопроходцем». Замечательно, что, оказавшись в России, афонские монахи стали делиться мыслями по поводу современного положения Православных Церквей. Уже тогда святогорцев сильно волновал вопрос «модернизации в церковном мире и стремлении к ней Константинопольской Церкви». На вопрос об отношении к этой проблеме в Русской Церкви Владыка Никодим ответил «удовлетворительно» (с точки зрения святогорцев), и «архимандрит Хризостомос просил митрополита о поддержке в этом вопросе, так как афонские монахи относятся отрицательно к церковной модернизации». Особая программа паломничества была составлена для губернатора Афона с супругой²⁹. Подобные поездки монахов с Афона продолжились и в последующие годы.

Таким образом, в результате долгих усилий священноначалия Московской Патриархии в середине 1970-х гг. удалось, нако-нец, прорвать блокаду русского афонского монастыря. 23 апреля 1975 г. на Святую Гору из СССР отбыл архимандрит Иеремия (Алёхин) — в скором будущем игумен обители; 22 марта 1976 г. за ним последовали три монаха и один послушник, а 16 августа того же года — большая группа в девять человек. В 1978 г. на Афон приехало еще пятеро иноков. Монахи присылались в Руссик из Печер и Троице-Сергиевой лавры, но большей частью это были немонастырские клирики.

Надо сказать, что борьба за отправку русских монахов на Афон на этом не закончилась. После 1978 г., в связи с новыми осложнениями политической обстановки, допуск в Грецию иноков из СССР был прерван на целых 10 лет — до начала эпохи демократизации в Советском Союзе. Однако, именно тогда, в конце 1970-х гг., был преодолен наиболее тяжелый кризис и устранена реальная опасность утраты «русской» обители на Святой Горе…

Современная ситуация в русском монастыре на Афоне

Результатом усилий руководства Рус-ской Православной Церкви в возрождении русского монашества на Святой Горе Афон явилась стабилизация монашеской жизни. В настоящее время в Пантелеимоновой обители подвизается около 100 монахов. В ней 33 храма и параклиса. Монастырь владеет подворьем в Крумице, скитом в Ксилургу, Ново-Фиваидским скитом и Старым Русиком³⁰. Вместе с тем Ильинский скит «оказался недоступным более для русских иноков»³¹ так же, как и Андреевский скит, о котором говорилось выше.

Выдержки из документов говорят лучше всего о предшествующей эпохе. В личном письме Святейшему Патриарху Пимену настоятель монастыря схиархимандрит Гавриил (Легач) писал: «…верим и надеемся…будут приняты все возможные меры… чтобы этот русский уголок с его святынями оставался и продолжал свое существование для утешения каждого верующего русского человека»³². Схимонах Иоасаф (Катков) пишет епископу Ювеналию в 1968 г.: «(предпринимаем большие. — К.Ж.) усилия спасти монастырь — сегодня скорбим, завтра радуемся»³³. Иеродиакон Давид — архиепископу Ювеналию: «Приезд Его Святейшества и Ваш на Святую Гору и вообще в Грецию оставили по себе хорошие следы»³⁴. Игумен Илиан пишет митрополиту Никодиму: «От отца Ювеналия из Иерусалима… была телеграмма, спасибо ему, очень любит Афон»³⁵… Современные паломники знают теперь не только историю монашества на Афоне до революции, но и историю, близкую по времени, сочувствуя ей. Афонский монастырь продолжает свою тысячелетнюю историю перевернув страницу большого мужества и терпения.