Умер батюшка, отец Иоанн Кронштадтский. Свершилось над ним таинство смерти, смежил он земные утрудившиеся очи, — он, всю жизнь устремлявший взоры очей своих и взоры других людей к Свету Вечному, и ныне предстоит Ему, скончав течение.
Ждали все, и уже давно ждали его смерти; о ней напоминала его уже перешедшая за псаломский предел старость; о ней говорила и его тяжелая и мучительная болезнь.
Но Промысел Божий, в судьбах и намерениях неисповедимых, сохранил его жизнь до уреченного времени. Не умер он во время
И хотя, повторяем, все были в ожидании его смерти, однако, когда год назад в последний раз принявши святые Тайны Христовы, возлег он на одр свой и тихо отошел к отцам своим в мире, препитан в старости добрей; когда догорела эта лампада, когда погасла эта свеча Божия — всеобщее чувство несказанной горести охватило все сердца. Точно каждый потерял близкого, родного человека, точно каждый понес личное, невознаградимое лишение. Не было уголка и ни одного самого малого поселения на Русской земле, где весть о смерти всероссийского пастыря и молитвенника не встречена была бы, слезами горести и молитвы.
Плачь, Россия! Болезнуй, осиротелая! К кому придут за молитвой и словом утешения бесчисленные страдальцы? К кому будут писать и посылать умоляющие письма и телеграммы? У кого будут искать чудодейственной молитвы? Плач, Россия, скорби словами плача Давидова: «Краса твоя, Израиль, пала на высотах твоих… О, не рассказывайте об этом у врагов в Гефе, не возвещайте о том на улицах Аскалона, чтобы не радовались враги, сыны и дочери филистимлян, чтобы не торжествовали дочери неверных!» (2 Цар. 1:19–20).
И вспоминается давно минувшая скорбь народа израильского, уже и в то время греховного, но ещё окончательно не отверженного Богом, — скорбь о благочестивом царе Иосии. В годину полного забвения народом веры отцов, в годину наглого торжества иноверия и язычества, когда забыт был храм и оставлен закон Бога, явился этот кроткий и благочестивый царь среди своего народа. Неустанно старался он восстановить истинное богопочитание, и дожил до той радости, что народ, забывший о Пасхе, праздновал её весь, во всем своем составе, во всех городах и селениях с торжеством праздновал он Пасху Господню, и по всей земле слушал забытые слова закона Господня.
«И умер он, — говорит о нем Библия, — И похоронен в гробницах отцов своих. И вся Иудея и Иерусалим оплакали Иосию. Оплакал его и Иеремия в песни плачевной, и говорили все певцы и певицы об Иосии в плачевных песнях своих. И передали их в употребление у Израиля».
О, достойно и праведно всем певцам России и всем служителям слова возгласить скорбные речи и всенародный плач принести ко гробу усопшего пастыря! «Он сошел, как дождь на скошенный луг, как капли, орошающие сухую землю. И кланялись ему цари, и все народы знали о нем. Был он милосерд к нищему и убогому, и души убогих спасал… И будет жить, и будут молиться о нем непрестанно, всякий день благословлять его. Будет имя его благословенно; доколе пребывает солнце, будет передаваться имя его». Плоды его посева будут волноваться, как тучные колосья в поле, как лес на Ливане, и в городах размножатся люди веры, как трава на земле! (Пс.71: 6 и след.).
Буди, буди пророчество это на русской земле!
Да, он сошел, как дождь на скошенный луг… Ко времени было явление его. Он пережил в долгую жизнь свою два страшных натиска, два вражьих нападения на все святыни вера и Отечества: одно — во дни молодости своей и полноты сил, в шестидесятых и семидесятых годах минувшего столетия, другое — во дни своей угасающей старости, гораздо более яростное и кипящее срамотами ада и диавола, в памятные всем нам последние пережитые годы. Падала вера, хулы возводились на Церковь; не только народ, пастыри и представители Церкви изменяли под влиянием страха перед злобой врага; колебались все устои жизни, дрожал престол Царский; совершались кровавые преступления до попыток цареубийства включительно. Никакие спешные реформы, следовавшие одна за другой, не приносили успокоения; лилась кровь верных слуг Царя, хранивших долг любви, чести и присяги; гремели выстрелы и взрывы бомб кровожадных и осатанелых слуг революции при одобрении все заполнившей наглой «прогрессивной» печати и представителей политических партий. Множество людей потеряло всякое уважение и к вере, и к самым обычным, доступным и святым даже для дикарей правилам нравственности.
Но стоял и светил, все разгораясь большим и большим светом, как маяк в Кронштадте, спасительный для обуреваемых, дорогой и незабвенный отец Иоанн. Его живая вера, дар его чудес, его насказанная благотворительность, его неописуемый труд, целодневный и целонощный, его неутомимые поездки, дивные службы, его поучения словом живым и печатным, его обаятельные нравственные качества простоты, красоты, незлобия, глубокого смиренномудрия, нестяжательности, милосердия — все это влекло к нему сердца, и нет возможности исчислить всех тех, которые избегли коварных сетей диавола только потому, что через отца Иоанна уловлены были во
Горделивые успехи знания, поднимающегося на разум Божий; политические дерзкие заговоры и замыслы, покоящиеся на началах нехристианских и нецерковных; общественные движения, не освященные духом Христовым, — все эти волны, пенящиеся нечистотами своими, не могли сдвинуть с места ярко горящего светильника. Знал его русский народ, знал, по словам Царя своего, «кто он и что он»; знали его и цари русские; умирая, незабвенный и истинно народный
Знаем мы, в природе физической не может быть такого явления, чтобы посредине огромной тысячеверстной низины и болота, без всякой связи с горными хребтами, стояла высочайшая в мире гора: высочайшие горы окружены горами меньшими, но все же горами; высочайшие горы выступают обыкновенно в целом сонме гор… Закон этот имеет силу и в духовном мире. И посему мы видели наглядно лживость тех обвинений на Русскую Церковь, которые находили в ней и в её служителях одну низину и болото с грязью: если в ней есть такой пастырь, как отец Иоанн Кронштадтский, такой подвижник, такой муж, о коем народная молва давно изрекла свои приговор, что житие его славно и успение будет со святыми, то, значит, около него были и есть подобящиеся ему мужи, значит, не пустынна и не безжизненна Русская Православная Церковь! И праздновали русские православные люди, говоря образно, свою пасху, и читали они невозбранно слово Божественного закона, как Израиль во дни Иосии…
Благословен и преблагословен Господь наш, что все мы ни разу и ни на иоту не усомнились в праведности праведного, и теперь предстоим в молитве о нем без укора совести! Для всех нас почивший старец всегда был как светильник, горя и светя!
В чем тайна же его обаяния, в чем залог того, что не было и не могло быть в нем никогда двух отцов Иоаннов, что всю жизнь свою он был учителем и провозвестником единой и неизменной истины? — В том, что он был воистину «Божие дитя». Трудно встретить такую простую и детскую веру, ясность мысли, чистоту сердца; трудно найти такую непоколебимую убежденность в истине; трудно обрести такую преданность Церкви и всему церковному. Ясно, в чем тайна его влияния. Искренность и чистота сердца — вот что влияло, вот что покоряло, вот что было неисчерпаемым источником неизреченных откровений и утешений, которые лились от него широкой и многоводной рекой. Немногим, быть может, ведомо, что в последние годы он, по свойству своей болезни, мог принять и Тела Христова лишь крошку, а причащался Христовою Кровию, как причащаются младенцы… И здесь не символ ли чистоты и святости его детской веры и младенческого незлобия? Аще не обратитеся и не будете, якоже дети, не увидите не войдете в Царство Божие!
…Пойдет народ церковный к его дорогой могиле, и прильнет к нему народная всецерковная вера. И польются о нем — а может быть, и к нему — тихие молитвы, зримые и незримые слезы!
Верим мы, блажен путь, в который вступил ты, наш дорогой батюшка! Память твоя в род и род!
Молись за Русь, молись за народ наш, дорогой наш батюшка, молись о нас Вечному Свету! Аминь.
