Чудо Государева знамени

«Победительные чудеса» царских знамен. В Московской Руси, с ее строгим аскетическим отношением к Церковному Преданию, постепенно сложился ограниченный набор иконографических сюжетов, которые использовались на воинских стягах или знаменах. Собственно, само слово «знамя», которое заменило собой древнее понятие «хоругви» или «стяга», подразумевало особый характер священного изображения — «знамение» или «победительное чудо». Если прежде изображение на стяге служило для обозначения своего владельца-князя, то теперь оно рассматривалось как святыня, которая ограждала войско в бою и к которой молитвенно обращались воеводы и ратники. Огромные размеры полотнищ позволяли каждому воину ясно рассмотреть изображённые на них сюжеты. Разворачивая рукотворное, иконописное «знамение» над своими полками, ратники уподобляли себя воинам Ветхого и Нового Израиля, получившим чудесную помощь в соответствующих эпизодах Священной или русской летописной истории.

Так, знамя с Нерукотоворным образом Спасителя напоминало не только об Эдесском чуде (защите города от персов в VI в.), но и о молитве святого князя Димитрия Донского перед Куликовской битвой. Воспоминание о преклонении Иисуса Навина перед Архистратигом Михаилом отсылало к чуду падения Иерихона, накануне которого и произошло это библейское знамение. Знамя с композицией Покрова Пресвятой Богородицы изображало чудесное явление Приснодевы, защитившей Царьград от варваров, а также могло напоминать об эпопее взятия Казани 1 и 2 октября 1552 г. Икона Богоматери «Знамение» («Воплощение») была прочно связана с сюжетом чудесной защиты Новгорода от войск суздальского князя Андрея Боголюбского. Известные знамённые сюжеты «Чудо Георгия о змие» и «Иисус Навин, останавливающий солнце» также, несомненно, были не просто иконами, а «знамениями» Священной Истории. Значимость перечисленных «победительных чудес» и диктовала иерархию знамённых сюжетов, в которой первые места принадлежали «Спасову образу» и Ангелу Господню. Замечательно, что произошло это уподобление ратных стягов московской рати небесным знамениям в эпоху духовного подъёма, расцвета иконописания и своеобразного иконописного богословия, характерного для северо-восточных земель Руси в XV веке.

Великий стяг с образом «Видение Иоанна Богослова». Последующая эпоха, связанная с именем Митрополита Макария Московского, также оставила свой след и в иконописании, особо возвышенном, с усложненными символическими образами, и в сюжетах царских знамен. Одним из известнейших памятников, как по символической программе, так и по выдающимся размерам, является так называемый «Великий стяг» царя Ивана Грозного, изготовленный по его повелению в 1560 г. для Ливонского похода и повторенный по указу царя Алексея Михайловича в 1654 г.1 Необычен сюжет знаменного образа — «Видение апостола Иоанна Богослова» (цитаты из Апокалипсиса), но не менее замечательна боевая судьба знамени с этим сюжетом, оставившим свой след в ратной истории Отечества.

Внешне образцами для его иконографии послужили иллюстрации и тексты лицевых апокалипсисов, которые получили особое распространение именно в XVI в. В центре — Спаситель на коне, сопровождаемый конным же небесным воинством, «облаченным в виссон бел и чист», а также херувимами и серафимами. Рядом с Его главой — надпись: «Из уст Его исходит меч остр, да тем избиет языки», а по углам — иные, более пространные цитаты из Откровения. На длинном «откосе» знамени — Архангел Михаил на золотом крылатом коне, с крестом в левой и с мечом в правой руке. В соответствии с апокалиптической же символикой, от круга к внешнему углу знамени (горизонтально) исходит меч, а в самом углу в небольшом кругу изображен «ангел на сонце».

Наиболее близким по ряду деталей источником изображений является Лицевой Апокалипсис, близкий к т.н. Соловецкому экземпляру старца Филарета (XVI в.)2. В частности, миниатюры 58 и 59 «глав» этого манускрипта (Откр. 19:11–21) идеально соответствуют цветовому решению царского знамени: лазоревая «середина», усеянная золотыми звёздами, соответствует «отверстому небу», на фоне которого изображается Царь царей; «сахарный» откос со звёздами — бело-розовым «небесам» с ангельскими силами большинства миниатюр. Кайма вокруг всего полотнища («брусничного» цвета) и внутренняя кайма откоса (зелёная или «маковая») символизируют красно-зелёную «славу» (ореол) вокруг «Царя царей» на миниатюре 58 главы.

Смысл основной композиции — это торжественное явление Спасителя во главе ангельского воинства, после чего следует окончательное падение «Вавилонской блудницы» и истребление грешников. Однако центральной фигурой в «откосе» знамени является Архангел Михаил на крылатом коне — целиком чуждый традиции лицевых Апокалипсисов. Дальнейший поиск идейных и иконографических параллелей приводит нас к знаменитой т. н. «Четырехчастной иконе» кремлёвского Благовещенского собора (около 1551 г.), конкретнее — к ее нижнему ярусу, замечательного аллегорическим изображением Христа в ратных доспехах. Судя по подписям, источником обеих нижних «частей» этой иконы послужил один из ветхозаветных «апокалипсисов» — Книга пророка Иезекииля. Вся композиция «Великого стяга» идейно повторяет данный сюжет: Христос — Победитель, Архистратиг, спешащий впереди него, и Ангел, повелевающий птицам небесным «снести плоти» грешных. Только ветхозаветные образы «Четырехчастной иконы» последовательно заменены здесь новозаветными.

…Все известные нам по описаниям и музейным реликвиям большие царские знамена XVI — первой половины XVII вв. несут на себе тексты молитв — как правило, тропарей и кондаков, соответствующих иконе-изображению. В отличие от них, образы и тексты «Великого стяга» по самому своему происхождению и предназначению имеют не молельный, а иллюстративный и учительный характер, в полном соответствии с духом времени, когда в иконописи господствовали «богословско-дидактические» темы. Это настоящее программное произведение макариевской эпохи, несущее определённую идейную нагрузку. Представленные на нем апокалиптические сюжеты разрушения грешного «Вавилона», Божьей кары за кровь и страдания святых последних времен -
лейтмотив российской государственной и церковной идеологии середины XVI столетия, эпохи завоевания Казанского, Астраханского ханств и Ливонского ордена. Конная же фигура Архистратига Михаила символизировала покровительство «Грозного Воеводы» православному царю и его победоносному воинству.

Снова в далеком походе. По-видимому, столь сложный символический замысел не был ясен даже многим современникам Митрополита Макария, не говоря уж о последующих поколениях русских воинов и государственных мужей. Между тем огромных размеров стяг (более 5 метров длиной) по возвращении из Ливонских походов бережно хранился в царской казне и даже пережил разорение эпохи Смуты. Грозное и загадочное «знамение» было извлечено оттуда почти через столетие, когда царь Алексей Михайлович принял под свою «высокую государеву руку» единоверную Украину и готовился к войне с польско-литовской армией. Хотя все полки русского войска уже получили утвержденные для них особые хоругви, Тишайший посчитал нужным изготовить точную копию «Великого стяга», на сей раз с собственным титулом, и взять ее с собой в походы на Смоленск и Литву (1654—1655 гг.).

Вступив в столицу великого княжества Литовского Вильну, Алексей Михайлович с благословения Патриарха Никона провозгласил себя великим князем Литовским, всея Великия, и Малыя, и Белыя России самодержцем. Вскоре после этого он отправился обратно в Москву и вручил своему наместнику в Вильне боярину князю Семену Урусову то самое знамя — с образом «Видение Иоанна Богослова» — в качестве символа своего присутствия в Литве (сентябрь 1655 г.). Ратные люди ни разу не видали знамен с подобным сюжетом, и не удивительно, что в их восприятии центральной фигурой стяга оказался Архангел Михаил — «написан был в чудесех на Государеве знамени». Для охраны святыни, по традиции, заслуженные и хорошо вооруженные дворяне составили Выборную сотню боярского «полка» князя Урусова. Прошло совсем немного времени, и им на деле пришлось проявить всю стойкость и мужество, чтобы спасти свой стяг в смертельно опасной ситуации…

В конце октября 1655 г. полки князя Урусова отправились в поход на Брест, чтобы привести к присяге царю собранное там войско литовского гетмана Павла Сапеги. Русские отпраздновали в походных условиях праздник «Собора Архистратига Михаила» и на рассвете 13 ноября достигли «берестейского поля» перед городом, в надежде на скорый конец похода. Однако вместо покорной шляхты их встретило готовое к бою конное войско, значительно превосходящее в силах русский отряд: узнав о слабости полков Урусова, поляки передумали капитулировать и решили разом отомстить за все недавние поражения. Внезапный натиск вражеской конницы внес замешательство в ряды дворян и солдат и вынудил их отступить от города в леса и болота Беловежской пущи. Впрочем, отступление это продолжалось недолго: лучше зная местность, поляки обошли царские полки и замкнули кольцо окружения при деревне Верховичи.

Битва при Верховичах. Почувствовав себя хозяином положения, гетман Сапега потребовал от русских воевод сдать оружие и знамена, вернуть пленных и все города, занятые в этом в походе — от Бреста до самого Ковна. Однако столь унизительные условия капитуляции были неприемлемы для русской армии 1655 г.: усилия Алексея Михайловича здесь не прошли даром. Воеводы решительно ответили, что не только не сдадут пушек и городов, но и «достальные ваши польские городы и наряды хотим мы сами имать за милостию Божиею и за государевым счастьем!». Настроение ратных людей, в особенности дворян, было не менее воинственным. Утром 17 ноября над русским обозом было водружено и развёрнуто Государево знамя, а полковые священники, отслужив водосвятный молебен «всем Небесным силам», стали ходить по рядам крестным ходом и кропить святой водой ратных людей. В полной готовности дворяне и конные казаки двумя полками выстроились на исходных позициях и приготовились к смертному бою.

Польско-литовские войска открыли пушечную пальбу, после чего стали переходить болотистую речку и разворачиваться к атаке, но тут телеги русского обоза разомкнулись, и полки князей Урусова и Барятинского ринулись на переправу. Во мгновение ока отборные роты гусар и пехоты были разгромлены. Остальные отряды в панике бросились бежать, бросая знамена и оружие. Погоня закончилась только в сумерках недалеко от Бреста. Поляки потеряли до тысячи человек, а сам Сапега, сбитый с лошади, под покровом ночи спасался с поля битвы болотами. В плен попало полсотни знатных шляхтичей.

Явление Архангела Михаила. От этих самых пленных воеводы, а затем и все ратные люди узнали о воинском чуде: перед началом битвы польский военачальник Адам Слушка вдруг увидел «над твоими государевыми ратными людми, над большим твоим Государевым знаменем Архангела Михаила, а в руце-де держит мечь наголо». По их словам, грозное видение устрашило полковника, который занимался устроением войск перед боем, а через него ужас передался и подчинённым. Автор летописной повести о войне 1654—1655 гг., составленной по горячим следам событий, так описал верховичскую битву со слов очевидцев: «На третей день выехали государевы люди на поле, вси до единого человека, а на то положили, что друг за друга умереть. И как роспустили государево знамя, и литовские люди, видевше таковое чудо: приехал-де юноша млад и стал руские полки уряжать, и им-де показалися руские люди таковы храбры, как силнии богатыри, и урядив-де юноша полки, и сам-де преже всех напустил на них. Они же немного билися с русскими людьми, а сами побегши, руские же люди побиша поляков«3. Иными словами, чудесная помощь Архангела Михаила устрашила поляков и тем самым помогла русскому войску.

Трудный поход, отмеченный столь славным событием, завершился в конце декабря 1655 г. Брест не был завоеван, однако обширные земли южнее Вильны под впечатлением от русской победы присягнули царю во главе со своими «урядниками» — предводителями местной шляхты. В начале 1656 г. гонцы привезли радостную весть о победе и отписку о чудесном видении самому Алексею Михайловичу. Как показали последующие события, известие это было близко к сердцу воспринято царем.

В память о чудесном видении. Патриарх Никон позволил себе несколько «поправить» показания пленных литовцев из воеводской отписки. Он торжественно зачитал реляцию князя Урусова в присутствии царя и Патриарха Антиохийского. Спутник Патриарха Павел Алеппский так понял слова Никона: «Царский воевода спросил пленных: «Почему вы бежали без битвы?» Они отвечали: «Когда мы выстроились на битву, чтобы сразиться с вами, вдруг увидели на небе Алексея, царя Московского, — над ним было написано его имя — и впереди его св. Михаила с мечом, на нас нападающего. Поэтому мы и были разбиты»«4. Дошедший до нас реальный текст воеводской отписки не содержит ни слова о видении самого царя над русским войском, и трудно сразу понять причину такой поправки. Возможно, Патриарх Никон вспомнил об образе Царя царей на стяге и решил таким образом прославить земного царя-победителя. Сам Алексей Михайлович не поддержал эту легенду, назвав в марте 1656 г. чудесное видение просто «Приходом Архангела Михаила».

Вместе с тем осложнение военной ситуации, поиск царем новых идеологических мотивов для поддержания боевого духа своей армии привели к тому, что это событие не было забыто и не перешло в область летописных преданий. Первым делом, царь поспешил наградить ратников полка князя Урусова «сверх всех людей», то есть больше иных участников войны 1655 г. Погибшие в этом походе дворяне и дети боярские были занесены в «Синодик по убиенных в брани» Успенского собора Московского Кремля особым списком.

Кроме того, сам иконописный сюжет «Великого стяга» стал использоваться как напоминание о чудесной помощи архангела Михаила русским войскам в 1655 г. — иными словами, он приобрел мемориальный характер. Так, в 1659 г. для того же самого войска, что ходило на Брест с князем Урусовым, было изготовлено новое знамя с этим сюжетом — замечательно, что после некоторых колебаний царь поступил иначе и отправил воеводам другой стяг, просто с изображением Архангела Михаила. Видимо, именно с ним полки «Новгородского разряда» вновь вступили в западные поветы Литвы, а 3 января 1660 г. овладели-таки заветным Брестом. При известии об этой победе Тишайший приказал устроить в Брестской крепости православный храм, посвятив главный престол Архангелу Михаилу, а единственный придел — священномученику Афанасию Брестскому. В феврале 1664 г.,
когда польский король вступил в Русскую землю с польско-татарским войском, на грандиозном смотре войск в Москве верховичский стяг был развернут над царской ставкой.

Итак, царь Алексей Михайлович превратил весть о «приходе» Архистратига Небесных сил в такой же реальный факт боевого пути русского войска, как его отличие в каком-либо походе или битве. На протяжении нескольких лет тем или иным способом государь настойчиво напоминал ратным людям об этом чудесном событии, стремясь поднять их воинский дух накануне новых грозных испытаний.

О. А. Курбатов,

кандидат исторических наук (РГАДА)