Иконография Ветхозаветной Троицы

В год празднования 700-летнего юбилея преподобного Сергия Радонежского представляется уместным вспомнить не только о его неоценимом личном вкладе в духовное становление Святой Руси, о трудах и подвигах его сподвижников и учеников, но и о том, как удивительным образом повлиял преподобный Сергий на древнерусское искусство: знаменитая икона Святой Троицы, написанная в начале XV в. преподобным Андреем Рублевым, стала живописным воплощением богословских идей Радожнежского игумена.

У нас нет достоверных сведений о непосредственном общении преподобного Сергия с этим замечательным художником, но есть основания утверждать, что все творчество Андрея Рублева буквально напитано духом преподобного.

В 1422 г. над гробом преподобного Сергия Радонежского был воздвигнут каменный Свято-Троицкий собор — на месте прежнего деревянного собора, простоявшего около двадцати лет. В 1425—1427 гг. его расписали иконописцы Андрей Рублев и Даниил Черный с помощниками. Преемник преподобного Сергия игумен Никон обратился именно к ним не случайно; выбор пал на них не только потому, что имели они художественный талант, большой опыт, но и испытали несомненное духовное влияние преподобного.

Пахомий Логофет в «Сказании о преложении мощей преподобного Сергий» — составной части Жития преподобного — пишет: Присный ученик святого, Никон, в похвалу своему отцу церковь красну воздвиг и подписанием чудным и всяческими добротами украсив… Умолени быша от него чуднии добродетельные старцы и живописцы Данил и Андрей. И яко украсиша подписанием церковь сию в конец своего богоугодного жития блаженного, и тако ко Господу отидоша во зрении друг с другом в духовном союзе… Роспись Троицкого собора стала не только венцом творчества, но и завершением земного пути иконописцев. Написанная в память и похвалу преподобного Сергия икона Святой Троицы уже первым поколением духовных наследников великого Игумена земли Русской воспринималась как его благословение, помогающее побеждать «страх ненавистной розни мира сего».

По словам отца Павла Флоренского, обитель преподобного Сергия, «Дом Живоначальныя Троицы сознается сердцем России, а строитель этого Дома, Преподобный Сергий Радонежский — Ангелом Хранителем России».

Ставил ли своей целью преподобный Андрей Рублев живописными средствами изложить догмат о Святой, Единосущной, Животворящей и Нераздельной Троице, мы не знаем, но (вновь обратимся к словам отца Павла Флоренского) «он воистину передал нам узренное им откровение. Среди мятущихся обстоятельств времени, среди раздоров, междоусобных распрей, всеобщего одичания и татарских набегов, среди этого глубокого безмирия, растлившего Русь, открылся духовному взору бесконечный, невозмутимый, нерушимый мир, свышний мир горнего мира. Вражде и ненависти, царящим в дольнем, противопоставилась взаимная любовь, струящаяся в вечном согласии, в вечной безмолвной беседе, в вечном единстве сфер горних. Вот этот-то неизъяснимый мир, струящийся широким потоком прямо в душу созерцающего от Троицы Рублева, эту ничему в мире не равную лазурь — более небесную, чем само земное небо… мы считаем творческим содержанием Троицы».

Историк древнерусского искусства В. Н. Щепкин в своей статье «Душа русского народа в его искусстве», написанной незадолго до смерти (1920), так писал об иконе преподобного Андрея Рублева:

«Это Троица Ветхозаветная, то есть изображение трех ангелов в шатре Авраама. Это прообраз христианской Троицы. В росписи храмов этот библейский эпизод занимает свое место среди других библейских событий и теряется в великом живописном эпосе общей росписи. Рублев создал в похвалу св. Сергию главную местную икону Сергиевой обители, то есть не библейское событие и не прообраз, а прямое воплощение главного догмата христианства. То была, следовательно, самая высшая задача, какую мог себе поставить религиозный художник. Рублев отчасти устранил, отчасти сократил до малых размеров всю земную обстановку события и сосредоточил внимание зрителя на трех спокойно-прекрасных крылатых существах, сблизив их пространством, типом и тремя венцами, которые мыслятся как единый венец божества; линия, проводимая глазом по их верхам, деликатна, проста, но совершенно необычна; такой арки не дает архитектура. То же впечатление деликатно-простого и необычного следует за нами, куда бы мы ни обратились: таковы все линии, все детали, все краски; среди них голубая очень глубока, она сияет как полупрозрачный драгоценный камень. Просто деликатны и необычны позы, наклоны голов, близость и все же различие возраста, фамильное сходство и индивидуальные черты, прекрасные руки и юные крылья, движимые мерным дыханием. Наклоны голов и выражения ликов невыразимо просто объясняют отношение трех лиц Троицы. Говорить об этом словами почти невозможно, они сразу выводят тайну из сферы непосредственного созерцания. Поэтичная дума о догмате разлита в иконе повсюду. Зритель не испытывает ни одной из приманок западной живописи: ни силы, ни остроты, ни сладости, ни упоения, ни экстаза, ни грации, ни вкрадчивого аромата, словом — ни одного из тех волнений, какими владеют порознь старые западные мастера. Перед иконой Рублева мы вскоре чувствуем, что все прекрасное, испытанное нами в жизни, несется к нам назад каким-то цельным дуновением».

Существует неисчислимое множество икон Святой Троицы, написанных после рублевской. Но даже самые близкие к ней списки, практически повторяющие абрис оригинала, не воспринимаются таким «цельным дуновением», как она.

Мы понимаем, что литературной основой для создания знаменитой рублевской иконы Святой Троицы является изложенная в книге Бытия история гостеприимства праведного Авраама, когда явился ему Господь у дубравы Мамре, когда он сидел при входе в шатер, во время зноя дневного. Он возвел очи свои и взглянул, и вот, три мужа стоят против него. Увидев, он побежал навстречу им от входа в шатер и поклонился до земли, и сказал: Владыка! если я обрел благоволение пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего; и принесут немного воды, и омоют ноги ваши; и отдохните под сим деревом, а я принесу хлеба, и вы подкрепите сердца ваши; потом пойдите; так как вы идете мимо раба вашего… И взял масла и молока и теленка приготовленного, и поставил перед ними, а сам стоял подле них под деревом. И они ели (Быт. 18:1–8). Сюжет этот стал широко известной иконографией «Аврамова гостеприимства», известной за несколько столетий до Андрея Рублева; самые ранние из изображений, прообразовательно открывающих тайну троичности Божества, сцена посещения праведного Авраама тремя путниками — ангелами, встречаются уже в римских катакомбах II—IV вв. В этих изображениях речь не шла о том, чтобы изобразить Лица Святой Троицы — это три ангела, символически показывающие троичность. В святоотеческих толкованиях Иоанна Златоуста, Евсевия Кесарийского, Иоанна Дамаскина говорится о том, что гостем праведного Авраама был Спаситель и сопровождавшие Его Ангелы.

С большими или меньшими подробностями мог быть иллюстрирован в дорублевских изображениях «Аврамова гостеприимства» библейский текст; по-разному изображали и ангелов: центральный из них мог иметь больший размер и крестчатый нимб (это характерно для ранних изображений). Стремление подчеркнуть присутствие в изображаемом сюжете Второго Лица Святой Троицы приводило к тому, что у среднего ангела кроме крестчатого нимба мог появиться в руках свиток или благословляющая именословным благословением рука.

Надо отметить, что иконы, написанные после рублевской, могли содержать значительное количество подробностей, интересных своей живописностью, но не всегда оправданных с точки зрения догматики.

Ценность — точнее, учительную ценность — рублевской иконы Святой Троицы наследники преподобного Сергия видели не только и не столько в художественном мастерстве иконописца, сколько в догматической безукоризненности его творения. Упоминавшиеся в известных постановлениях Стоглавого собора древние образцы иконы Святой Троицы, написанные греческими иконописцами, кажутся скорее данью вежливости, нежели конкретным примером как писать. Греческие образцы Стоглаву нужно было упомянуть для того, чтобы подвести к главному: Святую Троицу надо писать так, как писал Андрей Рублев.

Но гениальное произведение преподобного Андрея осталось непревзойденным образцом не потому, что не было в Древней Руси талантливых художников-иконописцев. Их было немало, и многие дошедшие до нас иконы Святой Троицы с точки зрения художественной — настоящие шедевры древнерусского искусства.

Вот несколько примеров икон Троицы Ветхозаветной, созданных в XV—XVII вв. из центральных и провинциальных музеев. Все они композиционно выстроены по сложившемуся в византийском искусстве и усвоенному русскими иконописцами канону: явление праведному Аврааму изображается со всеми подробностями: жилище и дуб на фоне скалы, накрытый стол. Если показаны не только ангелы, но и другие участники события, то это праведный Авраам и жена его Сарра, иногда — слуги, хлопочущие о достойном приеме небесных посланников; нередка здесь даже сцена заклания тельца.

Преподобному Андрею Рублеву эти подробности не были нужны: детали только помешали бы изобразить ту абсолютную гармонию, которая открывается нам в рублевском произведении. Уже не стол для трапезы, а алтарь с жертвенной чашей видим мы на иконе преподобного Андрея; не беседа путников с гостеприимным хозяином, а Предвечный совет Троического Божества о грядущем воплощении Единородного Сына, соглашающегося стать Искупительной жертвой ради спасения рода человеческого сумел изобразить преподобный Андрей.

Академик Б. В. Раушенбах, рассуждая о богословской интерпретации рублевской иконы, отмечает, что многие исследователи пытаются определить, какой из изображенных на ней ангелов какому Лицу Святой Троицы соответствует. Чаще всего среднего ангела отождествляют либо с Отцом, либо с Сыном, по-разному определяя, кому из двух других лиц Святой Троицы соответствуют боковые ангелы. При всей убедительности приводимых доводов нельзя считать, что они бесспорны. Да и хотел ли сам Рублев показать это соответствие? Вряд ли, ведь возможностями показать «кто есть кто» он не воспользовался. Три ангела на рублевской иконе — прежде всего символическое изображение Триединого Божества, Троицы Единосущной и Нераздельной. У Раушенбаха приводится анализ того, как и какими средствами воплощает в своей иконе преподобный Андрей догмат о Святой Троице. Триединость Божества и единосущность художник подчеркивает, изображая ангелов совершенно однотипными: никаких видимых различий между ними нет. Ангелы у Рублева, по выражению о. Павла Флоренского, различаемы, но не различны. Нераздельность Божества подчеркнута стоящей на престоле евхаристической чашей: она одна, и все три ангела указывают на нее жестами своих рук.

Выстраивая свое произведение на основе ветхозаветного рассказа о встрече Авраама с Богом, преподобный Андрей сумел опустить все те детали, которые могут отвлечь молящегося пред иконой от молитвы Живоначальной Троице. Рублеву, подчеркивает Раушенбах, удалось сделать так, что созерцающий икону видит полный троичный догмат.

Творение преподобного Андрея было сразу оценено современниками: очень скоро появляется множество более или менее точных копий рублевской иконы. Но, как обычно бывает, ни одна из даже очень близких копий не достигает высот образца. Бывало, что, повторяя рублевскую Троицу по форме, копии не передавали существа прославленной иконы. Сюжет из символа горнего мира превращался в иллюстрацию необычайной, но всё же бытовой сцены из восемнадцатой главы книги Бытия.

Но это, конечно, вовсе не означает, что после преподобного Андрея нельзя писать образ Троицы Ветхозаветной. Не поднимаясь на высоты богословия, художники нередко создавали замечательные образцы «Аврамова гостеприимства», наглядно и понятно рассказывающие зрителю о первом явлении, пусть и прообразовательном, Троического Божества праведному отцу всех верующих.

Стремление максимально точно воспроизвести в красках то, о чем подробно говорит Священное Писание, безусловно заслуживает всякого уважения.

Каким деталям уделяют внимание иконописцы в сюжете «Аврамова гостеприимства»? По замечанию Б. В. Раушенбаха, это прежде всего элементы «сервировки стола» — какие-то кружечки, чаши, кувшины и аналогичные предметы. Действительно, многочисленные «столовые приборы» опускают высокую символику Рублева до уровня повседневности, но ведь Книга книг — Библия не чурается этой повседневности. Около тридцати пяти веков читают люди строки о том, как поспешил Авраам в шатер к Сарре и сказал: поскорее замеси три саты лучшей муки и сделай пресные хлебы. И побежал Авраам к стаду, и взял теленка нежного и хорошего, и дал отроку, и тот поспешил приготовить его. И взял масла и молока и теленка приготовленного, и поставил перед ними, а сам стоял подле них под деревом. И они ели (Быт. 18:5–8). Поэтому и стремление иконописца по-своему донести это описание исторической встречи до зрителя вполне оправдано.

Но как разнообразны живописные парафразы встречи праведного Авраама с Тем, Кого он называет Владыкой (Быт. 18:3), Кто обещает ему потомство — народ великий и сильный, в котором благословятся все народы земли (Быт. 18:18)! Вот несколько примеров.

Икона мастера Паисия, написанная через полвека после рублевской, несомненно, испытала на себе влияние великого образа: все детали здесь повторены, почти точно воспроизведена прорись. Паисий, видимо, стремился к максимально точному следованию рублевскому живописному канону. Но, как и всякий художник, он внес в образ что-то свое: это и упомянутая «сервировка стола», и сложное архитектурное сооружение с колоннами и арками в левой части иконы (сравним с упоминаемым в книге Бытия шатром — Быт. 18:1, 6). Вместо изящного древа рублевской иконы у Паисия над головой среднего ангела шумит листвой развесистый дуб, а горка над головой правого ангела у него превратилась в мощную скалу с расселиной. Икона датируется серединой восьмидесятых годов XV в. и находится в Центральном музее древнерусского искусства им. Андрея Рублева.

Еще одна икона из собрания музея им. Рублева, написанная в середине XVI в., частично повторяя абрис рублевской Троицы, композиционно совсем иная: художник сместил стол, за которым сидят ангелы, в нижнюю часть иконы, и становится он уже не объединяющей таинственной трапезой с евхаристической чашей, а лишь обычным, вполне земным, угощением усталых путников. Да они и выглядят усталыми.

Шестнадцатый век дает целый ряд интересных примеров Троицы Ветхозаветной и по композиции, и по колориту, и по выразительности второстепенных деталей. Некоторые из этих икон имеют диагональную композицию. Хотя по обилию второстепенных деталей такая иконография обычно превосходит традиционную, сама композиция кажется какой-то неустойчивой: стол словно съезжает вниз по наклонным лещадкам, а отрок, отправленный Авраамом приготовить теленка нежного и хорошего, буквально балансирует на краю обрыва, исполняя поручение своего господина. Такова икона начала XVII в. из Сольвычегодского историко-художественного музея. Еще одна интересная икона из того же музея — «Святая Троица в бытии», написанная в 1580-е гг., имеет те же особенности.

Икона из Оружейной палаты Московского Кремля (Петр Билигдин, 1688 г.), как и Сольвычегодская, включает многочисленные эпизоды встречи праведного Авраама с ангелами, но здесь они органично включены в основную композицию. Перегруженность композиции дополнительными сценами компенсируется мастерством художника; о влиянии рублевской Троицы здесь уже говорить не приходится…

Знаменитый рублевский прототип, однако, не был забыт и в XVII в.: влияние знаменитой Троицы преподобного Андрея заметно в композиции другой иконы из музеев Московского Кремля — Троицы Ветхозаветной Назария Истомина (1627 г.)

Икону Троицы Ветхозаветной, написанную Симоном Ушаковым в 1671 г. (ГРМ), несомненно, можно назвать шедевром иконописи XVII в. Художник здесь не забывает о своем великом предшественнике: влияние преподобного Андрея в композиции очевидно. Но семнадцатый век далек от высоких догматических рассуждений; заметно в иконе влияние западного искусства с его реалистическими тенденциями. Симон Ушаков — блестящий живописец; отдавая дань времени в тщательной проработке деталей, в равной степени владея различными жанрами живописи (здесь он представляет и архитектуру, и пейзаж, и натюрморт, и, конечно, портрет), он не забывает о той главной задаче, которую призван решить иконописец: посредством образа открыть созерцающему возможность общения с первообразом.

Иконы Троицы Ветхозаветной XVI и XVII вв. из Государственной Третьяковской галереи и Русского музея показывают, что творческий поиск иконописцев, стремящихся изобразить описанное в книге Бытия явление Божиего праведному Аврааму, вновь и вновь возвращал их к тому шедевру, который был создан под несомненным духовным влиянием великого Игумена земли Русской — преподобного Сергия.

+ Епископ Балашихинский Николай