Священник Олег Мумриков. Толкование на книгу Бытия

«И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные, и одел их» (Быт. 3:21) — от буквального понимания к полноте смыслов.

В Священном писании есть много мест, которые, будучи лаконично представлены всего лишь одним или двумя стихами, тем не менее, имеют огромное значение и для православной догматики, и для христианской нравственности.

Безусловно, таковым является и 21 стих 3-й главы книги Бытия:

«И сделал Господь [Яхве] Бог Адаму и жене его одежды кожаные, и одел их».

Толкование этого стиха представляет огромный интерес, а в настоящее время, как мы постараемся показать ниже, и особое богословско-апологетическое значение.

Прежде всего, обратимся к буквальному смыслу данного места. В первую очередь, важно обратить внимание на контекст: прародители облачаются в кожаные ризы после нарушения заповеди о невкушении от древа познания добра и зла, осознания собственной наготы, беспомощности (нагота, за исключением 2-й главы книги Бытия, на библейском языке, как правило, всегда является символом уничижения, беспомощности, позора)¹ и утраты рая.

• А от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь (Быт. 2:17).
• И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания (Быт. 3:7).
• В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься (Быт. 3:19) .

Особое значение для понимания Быт. 3:21 имеет контекстное употребление имен Божиих. Мы видим, что вместе со словом Бог (Элохим) бытописатель упоминает и священное имя Сущий (Яхве), открытое ему на Синае (Исх. 3:21). В переводе Семидесяти толковников оно традиционно передается как калька с древнееврейского устного произношения-замены («каре») (Адонай) — Kvrio~ — Господь. Как известно, в Священном Писании наименование Элохим употребляется в тех случаях, когда речь идет о Боге как всемогущем Творце и Управителе мира. Имя Яхве (Сущий) чаще встречается там, где повествуется о Боге как Осуществователе, Промыслителе, неизменно принимающем участие в человеческой истории, Боге-Помощнике и Покровителе, окормляющем Свой народ, соделывающем спасение всех людей и каждого отдельного человека, — т. е о Боге-Спасителе. Согласно Священному Писанию, Сам Господь придает употреблению Его имен особое значение: «И говорил Бог Моисею и сказал ему: Я Господь (Яхве). Являлся Я Аврааму, Исааку и Иакову с именем „Бог Всемогущий“, а с именем Моим „Господь“ (Яхве) не открылся им» (Исх. 6:2–3).

Таким образом, рассматривая Быт. 3:21, мы видим, что открывая как Свое попущение внерайский образ существования человека и мира, покорившегося суете (Рим. 8:20), Господь проявляет особую заботу о падшем человеке, потерявшем рай, который безуспешно пытается сделать себе «защиту» из «опоясаний смоковных листьев» (Быт. 3:7).

Не отрицая буквального смысла этого стиха, почти все церковные толкователи вместе с тем указывали на глубокое символическое и онтологическое значение данного места, а именно: облачаясь после преступления божественной заповеди в кожаные ризы, человек становится смертным и тленным, принимает на себя «скотское естество», его тело становится во многом таким же, как и у других живых существ, населяющих землю. По Промыслу Божию такое попущенное состояние должно сохранять человека от бесконечного укоренения во зле богоборчества до наступления мессианских времен, вызывая у Адама и его потомков искреннее раскаяние.

Особо интересен факт, говорящий о том, что толковательная традиция еще со времен Филона Александрийского рассматривала Быт. 3:21 параллельно с несколькими местами из книги Левит (Лев. 1:6; Лев. 4:10–11; Лев. 7:8; Лев. 8:16–17; Лев. 9:10–11; Лев. 16:27), в которых содержатся установления, касающиеся существенных деталей жертвоприношений, раскрывая при этом их глубокую богословскую символику. Более того, эти установления, письменно зафиксированные пророком Моисеем, в дохристианской и христианской толковательной традиции напрямую возводятся к праисторическим временам Адама, Каина, Авеля и Сифа. Так, Филон, поясняя, почему по закону кожа жертвенного животного принадлежит священникам, пишет («О жертвоприношениях Авеля и Каина», 139): «закон о жертвах и всесожжениях таков: кожа и испражнения как знаки телесной слабости, но не порочности, остаются смертному, прочее же, являющее душу безупречной в каждой части ее, целиком сжигается для Бога»². Ориген в «Гомилиях на книгу Левит» напрямую обращется к Быт. 3:21: «Эти одежды были сделаны из шкур животных, ибо только такие одежды и надлежало носить грешнику — одежды кожаные, в знак смертности, которую стяжал он из-за греха, и тленности, которой стал подвержен из-за разложения тела»³.

Использование кож животных и соприкосновение с мертвыми телами делало ремесло ветхозаветного кожевника нечистым, дублением шкур запрещалось заниматься в черте города, поэтому они жили за городской чертой⁴.

В дальнейшей христианской традиции, свободной от крайностей и заблуждений Оригена, символическое понимание термина «кожаные ризы» становится очень распространенным. Священномученик Мефодий Патарский (III—IV вв.) в трактате «О воскресении, против Оригена» (глава 10) говорит о «кожаных ризах» как о «смертной принадлежности, приготовленной для разумного» и «мертвенности»⁵. Особые значения имеют высказывания и мнения по данному вопросу отцов-каппадокийцев. Святитель Григорий Богослов пишет (Слово 7. О душе): «Но когда <…> человек вкусил преждевременно сладкого плода, и облекся в кожаные ризы — тяжелую плоть, и стал трупоносцем, потому что смертию Христос положил пределы греху; тогда исшел он из рая на землю, из которой был взят, и получил в удел многотрудную жизнь»⁶. В Слове 38-м («На богоявление или на рождество Спасителя») у него же читаем следующее: «Когда же, по зависти диавола и по обольщению жены, которому она сама подверглась как слабейшая, и которое произвела как искусная в убеждении <…>, человек забыл данную ему заповедь, и побежден горьким вкушением: тогда чрез грех делается он изгнанником, удаляемым в одно время и от древа жизни, и из рая, и от Бога; облекается в кожаные ризы (может быть в грубейшую, смертную и противоборствующую плоть), в первый раз познает собственный стыд, и укрывается от Бога»⁷. Святитель Иоанн Златоуст, несмотря на строго буквальное понимание Быт. 3:21, все же замечает («Беседы на книгу Бытия», XVIII, 2): «Итак, употребление одежд пусть непрестанно напоминает нам о потерянных благах и о том наказании, которое постигло человеческий род за преслушание»⁸. Если святитель Иоанн Златоуст придерживался в основном взгляда, согласно которому до грехопадения весь мир был нетленен, то святитель Григорий Нисский вслед за своим братом Василием Великим отстаивает мнение о нетленности и бессмертии только одного первозданного человека, усвоившего после грехопадения тленную природу животных, на что символически указывает облачение его в кожаные ризы: «человек, подобно какому-то скудельному сосуду, опять разлагается в землю, чтобы, по отделении воспринятой им ныне скверны, воскресением мог быть воссоздан первоначальный вид. Таковый же догмат излагает нам Моисей исторически и загадками. Впрочем, и в загадках заключающееся учение ясно. Ибо, говорит он, что, когда первые человеки коснулись запрещенного, и обнажили себя от онаго блаженства, тогда Господь налагает на первозданных ризы кожаны (Быт. 3:21), как мне кажется не к сим именно кожам обращая смысл речи (ибо с каких закланных животных сняты кожи, и примышлено одеяние людям?): но поелику всякая кожа, отделенная от животного, мертва; то думаю, что после сего Врачующий нашу порочность, чтобы не навсегда в нас оставалась она, конечно промыслительно, наложил на людей возможность умирать, которая была отличием естества бессловесного. Ибо риза есть нечто совне на нас налагаемое, служащее телу на временное употребление, несроднящееся с естеством. Посему, по особому смотрению, с естества бессловесных перенесена мертвость на естество, сотворенное для бессмертия, покрывает его внешность, а не внутренность, объемлет чувственную часть человека, но не касается самого Божия образа. <…> Посему <…> смерть разложения, вследствие наложения мертвых кож, не касается души…» («Большое огласительное слово», глава 8)⁹. В другом своем произведении («О душе и воскресении») святитель Григорий пишет: «Итак, поелику всего того, что к естеству человеческому примешалось из жизни бессловесных, прежде в нас не было, пока человечество не впало в страсть по причине порока; <…> так тогда и мы совлечемся мертвенного и этого и гнусного хитона, наложенного на нас из кож бессловесных животных (а слыша о коже, думаю разуметь наружность бессловесного естества, в которую облеклись мы, освоившись со страстью); тогда все, что было в нас из кожи бессловесных, свергнем с себя по совлечении хитона. А воспринятое нами от кожи бессловесных — плотское смешение, зачатие, рождение, нечистота, сосцы, пища, извержение, постепенное прихождение в совершенный возраст, зрелость возраста, старость, болезнь, смерть. <…> Ибо морщиноватость и дородность тела, сухощавость и полнота, и все иное, что бывает с текучим естеством тел, что общего имеют с оною жизнию, которая чужда текучаго и скоропреходящего препровождения настоящей жизни?»¹⁰ Дальнейшее развитие символического истолкования «кожаных риз» можно обнаружить и в богословском трактате «О жизни Моисея законодателя», где святитель Григорий обращается не к вышеупомянутым местам книги Левит, а находит некоторые параллели уже в книге Исход, где повествуется о богоявлении Моисею в образе неопалимой купины. Обращаясь к пророку «в пламени огня из среды тернового куста», Бог велит ему разуться: «И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исх. 3:5). Толкуя эти слова, епископ Григорий Нисский замечает: «Оным светом научаемся и тому, что нам делать, чтобы стать в лучах истины, а именно, что не возможно связанными ногами взойти на ту высоту, где усматривается свет истины, если не будет разрешена на душевных стопах эта мертвенная и земная кожаная оболочка, возложенная на естество в начале, когда обнажило нас преслушание Божией воли»¹¹.

Преподобный Ефрем Сирин в «Толкованиях на книгу Бытия» (глава 2) хотя и придает большее значение буквальному смыслу (как и святитель Иоанн Златоуст), однако не обходит вниманием и символическую сторону Быт. 3:21: «Ризы сии были или сделаны из кожи животных, или сотворены вновь, потому что, по словам Моисея, Господь сотворил ризы сии и облек ими Адама и Еву. Можно думать, что прародители, коснувшись руками препоясаний своих, нашли, что облечены они в ризы из кожи животных, умерщвленных, может быть, перед их же глазами, чтобы питались они мясом их, прикрывали наготу свою кожами, и в самой их смерти увидели смерть собственного своего тела»¹².

Преподобный Анастасий Синаит (VII в.), как замечает проф. А. И. Сидоров, «отходит от толкования „риз“, восходящего к Филону Александрийскому, согласно которому они есть нынешняя наша природа, наше грубое биологическое состояние, столь отличное от прозрачной райской телесности <…> но, отходя в частном моменте от толкования, широко распространенного в древнецерковной письменности, он, рассматривая антропологическую проблему в христологической и сотериологической перспективе, остается в общем русле святоотеческой традиции»¹³.

Согласно преподобному Максиму Исповеднику, облачение в «кожаные одежды» означало то, что «в элементы тела человека введено было противоборство, и в силу того оно стало грубым и тленным, подверженным страданиям и смерти. <…> Человек не только лишен был нетления своей природы, но и осужден на страстное рождение от семени по образу животных. Тело его было вполне подчинено законам добровольно избранной скотской жизни»¹⁴.

Преподобный Иоанн Дамаскин в «Точном изложении православной веры» (книга 3, глава 1) следует толковательной традиции каппадокийцев и святого Максима Исповедника: «Человека <…> лишившегося благодати, и совлекшаго с себя дерзновение, которое он имел к Богу, и прикрытаго суровостью бедственной жизни, ибо это обозначали листья смоковницы, и облеченнаго мертвенностью, то есть смертностью и грубостью плоти, ибо это обозначало облечение в кожи <…> и подчиненнаго тлению, — не презрел Сострадательный»¹⁵.

Преподобный Григорий Синаит (XIV в.) в «Главах о заповедях и догматах…» так же говорит о том, что человек после трагедии грехопадения по физической природе уподобился тленным животным (Главы 9 и 82): «Тление — плоти порождение. Вкушать пищу и извергать излишнее, гордо держать голову и лежа спать, — естественная принадлежность зверей и скотов, в коих и мы, став чрез преслушание подобными скотам, от свойственных нам богоданных благ отпали и соделались из разумных скотскими и из божественных зверскими. <…> Когда душа чрез вдуновение создана была разумною и мысленною, тогда вместе с нею не создал Бог ярости и похоти скотской, но одну силу желательную вложил в нее и мужество к исполнению желаний. Равным образом и тело создав, Он не вложил в него в начале гнева и похоти неразумной, но после уже чрез преслушание оно приняло в себя мертвость, тленность и скотность. Тело, говорят богословы, создано нетленным, каковым и воскреснет, как и душа создана бесстрастною; но как душа имела свободу согрешить, так тело — возможность подвергнуться тлению. И обе они, т. е. душа и тело — растлились, и срастворились, по естественному закону сочетания их друг с другом и взаимного влияния: причем душа окачествовалась страстями, паче же бесами; а тело уподобилось скотам несмысленным и погрузилось в тление»¹⁶.

Святитель Григорий Палама: «Таким образом и болезни, и немощь и многовидное бремя искушений происходит от греха; потому что вследствие его мы оделись в кожаную ризу — сие болезненное и смертное и подверженное многим печалям тело, и перешли в этот подвластный времени и смерти мир, и осуждены жить многострастной и весьма несчастной жизнью»¹⁷.

Традиционное истолкование «кожаных риз» как приобщение человеческого естества к законам существования «скотской природы» вошло даже в каноническое Церковное право (объяснение Зонарой и Вальсамоном 109-го правила Карфагенского Собора): «Хотя и тогда человек имел плоть, но не такую, какую имеет ныне; об этом так говорит Григорий Богослов: в кожаные ризы облекает, может быть, в грубейшую плоть, смертную и противообразную (ее прежнему состоянию); так как до преступления плоть у Адама была и не грубая и не смертная по естеству»¹⁸. Аналогичное осмысление Быт. 3:21 встречается и в церковной богослужебной гимнографии¹⁹.

Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что «по причине падения наше тело вступило в один разряд с телами животных, оно существует жизнью животных, жизнью своего падшего естества»²⁰.

Митрополит Московский Филарет (Дроздов) в своих «Записках на книгу Бытия» не только не отходит от общего святоотеческого понимания данного библейского текста, но и подобно древним экзегетам проводит известные параллели с книгой Левит: «Одежды кожаные, данные первым человекам, по мнению Григория Богослова [Слово 38, см. выше. — Свящ. О.М.] суть плоть грубая и смертная. Но хотя справедливо то, что тело человеческое сделалось грубым и смертным по грехопадении, однако нельзя сказать, что человек до сего был наг от плоти; ибо тело его создано еще прежде души, и данные ему одежды кожаные, по крайней мере в собственном смысле, также не означают плоти, как и первый — его собственный опыт одежды — смоковные листья. Не свойственно было бы также одеждами кожаными назвать одежду из волны, или из коры растений, но всего ближе разуметь под сим наименованием одежду из звериной кожи. Поелику же начинающаяся потребность таковой одежды предполагает начинающееся состояние нынешнего человеческого скотоподобного тела и поелику Моисей обыкновенно описывает видимое, а под видимым заключает созерцаемое, то слова: сделал Бог Адаму и жене его одежды кожаные действительно предполагают и то, что Бог дал падшим человекам плоть скотоподобную. <…> Бог в одно время научил человека и приносить в жертву животных, и обращать их кожи в одежду, дабы сими жертвоприношениями он был вразумляем убивать в себе скотоподобные вожделения и страсти <…>. Таковым предположением удовлетворительно также объясняется и происхождение кровавых жертв <…> и в особенности, происхождение закона, предоставляющего жрецу кожу всесожжения (Лев.8:8)»²¹.

В Новом Завете особое значение имеет то, что человек, принимающий Святое Крещение, наоборот, облекается в «одеяния нетления»²²: «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись» (Гал. 3:27), «ибо знаем, — продолжает св. апостол Павел, — что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный. Оттого мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище; только бы нам и одетым не оказаться нагими. Ибо мы, находясь в этой хижине, воздыхаем под бременем, потому что не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью» (2 Кор. 5:4). Эти же обетования мы можем встретить и у «ветхозаветного евангелиста» — св. пророка Исаии: «Радостью буду радоваться о Господе, возвеселится душа моя о Боге моем; ибо Он облек меня в ризы спасения, одеждою правды одел меня, как на жениха возложил венец и, как невесту, украсил убранством» (Ис. 61:10).

Подводя итог, постараемся выделить все возможные богословско-экзегетические аспекты Быт. 3:21 — т. н. полноту смысла Священного Писания (sensus plenior).

Первым аспектом будет являться буквальное понимание — как Божественное домостроительство и Промысел о падшем человечестве. Само по себе такое понимание данного места имеет огромное значение, т. к. дает представление о Боге не только как о справедливом Судье, но и как о любящем Отце. Кроме того, буквальное понимание Быт 3:21 указывает на богоустановленность ветхозаветных жертвоприношений²³, имеющих прообразовательное (типологическое) значение по отношению к Жертве Христовой. Осознав это, далее мы можем перейти и к таинственным смыслам.

Вторым аспектом является сотериология, включающая в себя учение о повреждении человеческой природы в результате грехопадения, представления о причине появления в мире страданий и смерти; наконец, тайну возрождения человека через усвоение плодов Искупительной Жертвы Христа в таинствах Церкви и, наконец, спасение.

Третьим аспектом становится богословско-апологетическое осмысление вторичного соматического, физиологического, генетического и даже поведенческого сходства человека с животными²⁴. Приведенные святоотеческие тексты, раскрывающие богословие «кожаных риз»²⁵, подводят нас к решению данного вопроса: исследуя родственную генетическую, физиологическую и анатомическую преемственность животных и людей, в действительности наука имеет дело лишь с человеком, уже изгнанным из Эдема. Изучая его телесную природу, облеченную в «кожаные одежды», естествознание вполне закономерно и «законно» делает, например, определенные выводы об эволюционном, историческом родстве с приматами. Однако с точки зрения православного богословия эти выводы онтологически не относятся к первозданному Адаму и его потомкам, а сами по себе есть одно из парадоксальных следствий грехопадения прародителей: богоподобие не уничтожается, но как бы отходит на второй план перед подобием «скотам полевым». Находясь вне Эдема и существуя автономно от Творца, невозможно глубоко проникнуть в тайну собственного происхождение. Если бы Книга природы давала исчерпывающее знание о нашем происхождении, то не было бы необходимости в Сверхъестественном откровении, поданном Духом Святым через избранных Им пророков.

Очевидно, реализация или актуализация неизменного благого творческого замысла о мире (материи-пространстве-времени) как о нетленном, «хорошем весьма» зависит от нравственного самоопределения наших прародителей в Раю по отношению к Богу. Тварный мир существует в соответствии с благим, неизменным, совершенным божественным смыслом и замыслом (логосом), но образ его существования (тропос — по преп. Максиму Исповеднику) может этому замыслу не соответствовать²⁶. Реализовав свою свободу как противление Божественной воле, Адам получает горькое право на «автономное» существование (И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло. Быт. 3:22). Соответственно, и история становления, и сегодняшнее бытие мира, а также его самого, предстают перед человеком, находящимся в падшем состоянии, как случайный, слепой, бессмысленный, мертвый, хаотичный процесс, где есть место не только конкуренции, естественному отбору, смерти, но и жестокости, страданию, изощренному паразитизму. Находясь вне Эдема и эфемерно существуя «автономно от Творца», невозможно средствами рациональности и чувственного опыта «увидеть» иначе собственное происхождение. «Итак, бесы делят себе по частям видимую тварь [состоящую из] четырех стихий, приуготовляя нас зрить [ее только] чувством для возбуждения страсти, не ведая содержащихся в ней божественных логосов», — говорит преп. Максим Исповедник²⁷.

Кожаные ризы «символизируют нашу биологическую ипостась, облекающую личностную инаковость человека. До грехопадения все биологические энергии проявлялись и действовали в человеке исключительно как выражение образа Божия: именно он конституциировал личностную инаковость и способ существования жизни через единение в любви. После грехопадения ипостась человеческого субъекта становится биологической, и природные психосоматические энергии служат поддержанию жизни, сведенной к индивидуальному выживанию»²⁸.

Наконец, четвертым аспектом духовного осмысления Быт. 3:21 является библейско-богословский взгляд на феномен культуры и цивилизационного прогресса²⁹. Так, техника как продукт разума, возвращающая человечеству некоторую долю утраченной после грехопадения власти над естественными стихиями, очень похожа на «вторую природу», задающую нам вектор бытия и движения, иногда властно и неумолимо. Именно об этой «второй природе» и сказано в книге Бытия как о «кожаных одеждах» — одновременно необходимых для выживания в падшем мире и в то же время символизирующих ограниченность, слабость, смертность человека, отступившего от своего Творца. Постижение смысла Священного Писания позволяет понять, что это все-таки не «вторая природа», а онтологическая поврежденность, требующая вместо бесплодной социально-философской рефлексии исцеления и преображения во Христе.

Таким образом, пребывающему в состоянии тления, подверженному «помышлениям плотским» (Рим. 8:5–6) и облаченному в «одежды кожаные» (Быт. 3:21) человеку Сверхъестественное библейское откровение и вера позволяют ясно увидеть за бытием «проклятой земли» (Быт 3:17–19) действие Божественного Промысла и встретиться лицом к Лицу с Самим Творцом. Этому должно послужить и богословие «кожаных риз».