Игумен Дамаскин (Орловский). Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) в период репрессий

Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) принадлежал к тем редким, исключительно значимым для народа людям, которые не могут делать что-то лишь для себя, ограничиться деланием того, что лично им нравится, для них долг служения ближним — не пустые слова, и потому они в своей деятельности занимаются не чем попало, не идут вслед случайного выбора, не строят на чужом фундаменте, но стараются найти то, что необходимо сделать сейчас и что полезно для всего общества. Это — строители, делатели, выходящие на ниву по призыву Господа, одни — сеять, другие, входя в их труд, — жать.

В 1921 г. Валентин Феликсович был рукоположен во священника, в 1923 г. он был пострижен в монашество в память апостола и евангелиста, врача и иконописца Луки.

31 мая 1923 г. иеромонах Лука был рукоположен во епископа.

Первую архиерейскую службу Владыка совершил в воскресенье 3 июня в день святых равноапостольных Константина и Елены.

Через неделю епископ Лука отслужил воскресную всенощную и, придя домой, принялся читать правило ко Святому Причащению. В одиннадцать часов вечера раздался стук в дверь и вошедшие сотрудники ОГПУ объявили ему, что он арестован.

Посадив епископа в подвал ОГПУ, следователи стали допрашивать его, спрашивая иной раз о знакомстве с такими людьми, о которых он до сего времени даже не слышал. Наконец его вызвали к высокопоставленному сотруднику ОГПУ, который стал расспрашивать Владыку о его политических взглядах и отношении к советской власти. Услышав, что епископ всегда придерживался демократических взглядов, он спросил его:

— Так кто же вы — друг наш или враг наш?

— И друг ваш и враг ваш, — ответил епископ. —

Если бы я не был христианином, то, вероятно, стал бы коммунистом. Но вы воздвигли гонение на христианство, и потому, конечно, я не друг ваш.

В начале зимы 1923 г. епископ Лука с этапом заключенных был отправлен в ссылку в Сибирь.

В январе 1926 г. епископ Лука вернулся в Ташкент.

Отслужив Литургию 6 мая 1930 г., Владыка вдруг почувствовал, что его в этот день арестуют, и вечером этого дня он действительно был арестован. Внешним поводом для обвинения епископа послужила записка, данная им жене покончившего самоубийством профессора Михайловского, в которой епископ свидетельствовал, что «профессор Михайловский покончил жизнь самоубийством в состоянии несомненной душевной болезни, которой он страдал более двух лет» 1.

Во время допросов епископу стало ясно, что следователи арестовали его и выдвинули против него нелепое обвинение, чтобы добиться от него снятия сана. Епископ Лука в ответ на это объявил голодовку протеста, и был отправлен в тюремную больницу, откуда 16 июля 1930 г. направил письмо полномочному представителю ОГПУ по Средней Азии.

В ответ на это заявление Владыки, на восьмой день голодовки, к нему явился злой и лживый руководитель ОГПУ и объявил:

— Я заместитель начальника Средне-Азиатского ОГПУ. Мы очень считаемся с вашей двойной популярностью — крупного хирурга и епископа. Никак не можем допустить продолжения вашей голодовки. Даю вам честное слово политического деятеля, что вы будете освобождены, если прекратите голодовку.

Епископ молчал.

— Что же вы молчите? Вы не верите мне?

— Вы знаете, что я христианин, а закон Христов велит нам ни о ком не думать дурно. Хорошо, я поверю вам, — сказал епископ и прекратил голодовку.

Но его, конечно, не освободили, и через три дня он возобновил голодовку, продолжавшуюся еще две недели.

Во время голодовки епископ направил 23 июля 1930 г. новое письмо в ОГПУ.

15 мая 1931 г. Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило епископа Луку к ссылке в Северный край на три года, причем все остальные, привлекавшиеся по этому делу, не исключая жены профессора, обвинявшейся в убийстве, были освобождены.

По возвращении в Архангельск епископ Лука был вызван в Москву, где в течение трех недель особоуполномоченный ОГПУ каждый день подолгу беседовал с ним под предлогом того, что ему поручено изучить ташкентское дело, так как начальство в Москве уверено в невиновности епископа по этому делу и в несостоятельности предъявленного ему обвинения. В действительности же лукавый совратитель человеческих душ исподволь изучал святителя, беспрестанно ему льстил и превозносил до небес как хирурга, обещал предоставить ему хирургическую кафедру в Москве, как бы невзначай подводя к тому, что для этого надо отказаться от священнослужения.

Медовые речи диавольского искусителя, сладким ручейком вливаясь в сердце святителя, отравляли его своим ядом; пристрастие к хирургии под влиянием льстивых речей все более укреплялось в сердце, занятие хирургией стало казаться делом самым нужным и самым существенным, все менее хотелось от него отрываться, словно какой духовный сон начинал сковывать и оплетать смертною паутиною душу, — и он в конце концов написал властям заявление: «Я не у дел как архиерей и состою на покое. При нынешних условиях не считаю возможным продолжать служение, и потому, если мой священный сан этому не препятствует, я хотел бы получить возможность работать по хирургии. Однако сана епископа я никогда не сниму» 2.

Копию этого заявления он отправил заместителю Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому). Однако епископа после этого заявления не только не освободили, как он надеялся, но вернули в Архангельск, увеличив срок еще на полгода, предполагая усилением репрессий все же добиться от него снятия сана.

В конце 1933 г. епископ Лука был освобожден и вернулся в Москву.

«В 1937 году начался страшный для Святой Церкви период… — вспоминал Владыка, — начались массовые аресты духовенства и всех, кого подозревали во вражде к советской власти» 3.

Епископ Лука был арестован 24 июля 1937 г. и заключен в ташкентскую тюрьму. Тогда же были арестованы архиепископ Ташкентский Борис (Шипулин), протоиерей Михаил Андреев, протодиакон Иван Середа и священники кладбищенской церкви Ташкента. Все они обвинялись в участии в контрреволюционной церковно-монархической организации и шпионской деятельности. По делу, по которому был привлечен Владыка, проходило еще три человека во главе с архиепископом Борисом (Шипулиным); скоро все они стали себя оговаривать. Владыка, однако, отказался лжесвидетельствовать.

В Москве руководство НКВД было недовольно результатами ташкентского следствия, и к Владыке был применен следственный конвейер. Однажды во время допроса следователь, ведший допрос, утомившись, заснул; его разбудил вошедший в кабинет начальник Секретного отдела. В отместку за допущенную им оплошность следователь стал со злобой бить жестким носком кожаного сапога по ногам епископа.

«Вскоре после этого, — вспоминал Владыка, — когда я уже был измучен конвейерным допросом и сидел, низко опустив голову, я увидел, что против меня стояли три главных чекиста и наблюдали за мной» 4.

В этот день они выписали постановление о заключении его в карцер на десять суток, написав, что он, несмотря на то, что «достаточно изобличен в участии в контрреволюционной церковно-монашеской организации и шпионской работе в пользу иностранного государства… не отвечает на вопросы следователя, ведет себя грубо, вызывающе, делает оскорбительные выпады допрашивающему, наносит контрреволюционную клевету органам НКВД» 5.

«По их приказу меня отвели в подвал НКВД, — вспоминал Владыка, — и посадили в очень тесный карцер… В подвале, в карцере меня мучили несколько дней в очень тяжелых условиях» 6.

В знак протеста Владыка с 18 ноября объявил голодовку.

20 февраля 1939 г. следственный отдел НКВД в пятый раз выписал постановление о продлении срока ведения следствия по его делу.

15 мая 1939 г. было вынесено постановление по «делу» епископа, в котором повторялись все предыдущие формулировки обвинения и предлагалось: «вследствие того, что основные свидетели по данному делу… в 1937–1938 годах осуждены к высшей мере наказания, настоящее дело для слушания в Военный трибунал направлено быть не может… следственное дело… направить для разбора на Особое Совещание при НКВД СССР» 7.

13 февраля 1940 г. Особое Совещание при НКВД приговорило епископа Луку к пяти годам ссылки в Красноярский край, и 29 февраля он был отправлен в Красноярский край в село Большая Мурта, где стал работать врачом в местной больнице; здесь он подготовил ко второму изданию свою книгу «Очерки гнойной хирургии». Храм в селе был взорван, и Владыка ходил молиться в ближайшую рощу, ставя на пенек складную иконку.

22 июня 1941 г. началась Великая Отечественная война; немцы быстро продвигались по территории России, и в глубоком тылу стали организовываться огромные госпитали, в частности, в Красноярске были устроены десятки госпиталей, рассчитанные на десять тысяч коек. Епископ предложил властям свою помощь в качестве хирурга и в октябре 1941 г. был назначен консультантом всех красноярских госпиталей.

Владыка знал каждого своего больного в лицо, знал его имя, фамилию, держал в памяти все подробности операции и послеоперационного периода; он говорил своим коллегам-врачам: «Для хирурга не должно быть „случая“, а только живой страдающий человек» 8.

Летом 1942 г. окончился срок ссылки, и епископ Лука был возведен в сан архиепископа.

27 декабря 1942 года митрополит Сергий направил относительно архиепископа Луки указ: «…не отрывая его от работы в военных госпиталях по его специальности, поручить управление Красноярской епархией с титулом архиепископа Красноярского» 9.

5 февраля 1944 г. архиепископ Лука направил Патриарху Сергию обширный доклад о положении дел в Красноярской епархии. «Когда я прибыл в ссылку в Красноярский край в апреле 1940 года, — писал Владыка, — начальник районного НКВД похвалился мне: „Во всей Сибири мы не оставили ни одной церкви“. Это почти соответствовало действительности, ибо в то время, как я мог выяснить, только в Новосибирске функционировала кладбищенская церковь».

7 февраля 1944 г. архиепископу Луке был направлен указ о переводе его в Тамбов, где он, как и в Красноярске, совместил архипастырскую деятельность с работой в госпиталях. Во всей епархии оставалось в то время только две церкви, в Тамбове и в Мичуринске.

Власти готовы были хвалить Владыку за его работу врача, но ненавидели его за церковную деятельность и веру в Бога. Однажды Владыку вызвал к себе председатель областного исполкома и, желая выразить к нему свое благорасположение, спросил:

— Чем вас премировать за вашу замечательную работу в госпитале?

— Откройте городской собор, — сказал архиепископ.

— Ну нет, собора вам никогда не видать.

— А другого мне от вас ничего не нужно, — ответил святитель.

Председатель облисполкома вскоре умер, но пришедший на его место был не лучше. Вручая архиепископу правительственную награду — медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», он пожелал ему принести еще много пользы, делясь своим богатым опытом с медиками города.

На это архиепископ ответил:

— Я учил и готов учить врачей тому, что знаю; я вернул жизнь и здоровье сотням, а может быть, и тысячам раненых и наверняка помог бы еще многим, если бы вы не схватили меня ни за что ни про что и не таскали бы одиннадцать лет по острогам и ссылкам. Вот сколько времени потеряно и сколько людей не спасено отнюдь не по моей вине.

Председатель облисполкома, пытаясь оправдаться, стал говорить, что старое пора бы забыть, а надо жить настоящим и будущим, но Владыка на это отрезал:

— Ну нет уж, извините, не забуду никогда!

В феврале 1945 г. Патриарх Алексий I наградил архиепископа Луку правом ношения бриллиантового креста на клобуке. В январе 1946 г. за выдающиеся научные работы в области медицины архиепископ Лука был награжден Сталинской премией первой степени; из денежного вознаграждения в двести тысяч рублей — сто тридцать тысяч владыка пожертвовал на помощь детям, пострадавшим от последствий войны.

В том же 1946 г. архиепископу окончательно запретили выступать перед научной аудиторией в рясе и с панагией.

Начиная с 1945-го победного года войны безбожные власти уничтожали уцелевшие здания церквей, о которых верующие возбуждали ходатайства о передаче их Церкви для совершения в них богослужений. Через два месяца после перевода архиепископа Луки с Тамбовской кафедры, в июле 1946 г., в Знаменском районе Тамбовской области по распоряжению райисполкома и Тамбовского облисполкома было взорвано сохранившееся в целости каменное здание церкви, «об открытии которой ходатайствовали верующие. Причем взрывные работы произведены силами военнопленных немцев в один из праздничных дней и в присутствии большого количества верующих» 10.

Назначенный на кафедру в Крым, архиепископ Лука 24 мая 1946 г. прибыл в Симферополь; здесь начался последний и, может быть, самый трудный период жизни святителя-исповедника.

Архиепископ Лука застал Церковь в Крыму в самом плачевном состоянии. До немецкой оккупации все православные храмы, кроме одного в Симферополе, были советской властью закрыты. Во время оккупации по инициативе местного населения были открыты восемьдесят две церкви, но после освобождения Крыма власти позволили зарегистрировать только семьдесят храмов.

Еще в худшем состоянии было в Крыму положение с духовенством. Почти все исповедники и ревностные пастыри претерпели мученическую кончину в 1930-е гг., большая часть крымского духовенства при епископе Иоасафе состояла из бывших когда-то отступниками и предателями Церкви и людей, имеющих канонические нарушения.

Впоследствии многих из них архиепископ Лука запретил в священнослужении, а некоторых лишил сана. Один из таких священников снял с себя сан еще в 1922 г., был «начальником пожарной охраны промышленных предприятий в Симферополе и участвовал в разборе кафедрального собора"11.После смерти жены он вновь женился, а когда Крым был оккупирован немцами, стал служить священником и продолжал служить при епископе Иоасафе. Архиепископ Лука вызвал его и, упрекнув в отступничестве, лишил сана священника за двоеженство, и тот пошел жаловаться на архиепископа Крымскому уполномоченному, заявив ему, что «он решил повести против Луки решительную борьбу, и если возможно, то и через печать"12, а уполномоченный Белышев, узнав об этом и памятуя свое прошлое следователя, заметил на слова Владыки об отступничестве: «Вредный Лука!» 13

28 октября 1948 г. секретарь Крымского обкома ВКП(б) Соловьев направил письмо секретарю ЦК ВКП(б) Маленкову. «В 1946 году в Крым на должность архиепископа Симферопольского и Крымского был прислан Лука… — писал он. — По приезде в Крым Лука развивает энергичную религиозную деятельность, сплачивая вокруг себя все реакционные элементы Крыма…

В силу особого положения Крыма как пограничной полосы, мы считаем необходимым через соответствующие органы удалить Луку из Крыма» 14.

23 марта 1949 г. уполномоченный явился к тяжело болевшему в то время архиепископу и заявил, что священники ялтинского собора не выполняют указы Патриарха и Синода от 25 августа и 16 ноября 1948 г. в отношении проповедей.

Выслушав уполномоченного, Владыка сказал, что «проповеди произносятся ежедневно, это хорошо, так и должно быть, так как он и сам их говорит ежедневно, — с указами Синода в отношении проповедей и непреподавания Закона Божия он не согласен, о чем и писал Патриарху.

8 марта 1949 г. Патриарх был принят председателем Совета по делам Русской Православной Церкви генералом МГБ Карповым, который, в частности, поставил Патриарху на вид проповедническую деятельность архиепископа Крымского Луки.

После встречи с Карповым Патриарх «взялся за составление обращения к архиереям с новыми требованиями: не допускать в своих действиях ничего, выходящего за рамки деятельности, указанные законом и распоряжениями Патриархии» 15.Посему, когда архиепископ Лука прибыл в Москву в надежде убедить Патриарха в правильности своих действий и отсутствии в них какого-либо преступления с точки зрения церковной, Патриарх уже был настроен весьма решительно в стремлении добиться от архиепископа отказа от проповеднической деятельности.

Карпов был доволен результатами своей разрушительной деятельности и 8 апреля 1949 г. докладывал по этому поводу Сталину: «Архиепископ Лука, дав заверения Патриарху, что он проповеди будет читать только по воскресеньям и праздничным дням, ограничиваясь толкованием „Священного Писания“, 4 апреля вылетел в Симферополь. Насколько искренне заявление архиепископа Луки Совет проверять не имеет возможности, так как не располагает надлежащими источниками информации…16 Тем не менее, Совет считает, что, несмотря на такое заявление, архиепископ Лука продолжает оставаться реакционером, которого в благоприятный момент при наличии надлежащего повода необходимо подвергнуть изоляции» 17.

В июле 1954 г., после постановления ЦК КПСС «об улучшении научно-атеистической пропаганды», гонения на Русскую Православную Церковь усилились: храмы закрывались один за другим. КГБ стал преследовать тех, кто переписывался с архиепископом Лукой; за самим архиепископом была усилена слежка, все его телефонные разговоры прослушивались. В некоторых храмах уполномоченные через верных им священников и старост устраивали бунты против архиепископа.

В 1958 г. крымские безбожники во главе с местным уполномоченным по делам Церкви организовали послушных им людей подать жалобы на архиепископа руководителю государства, первому гонителю Церкви в то время Хрущеву и председателю Совета по делам Русской Православной Церкви Карпову.

Эти жалобы вылились в решение Совета по делам Русской Православной Церкви: архиепископа Луку «освободить от управления епархией и уволить за штат» 18.

В 1960 г. Совет по делам Русской Православной Церкви подготовил реформу приходской жизни, с помощью которой безбожники намеревались окончательно захватить церковное управление на уровне уже не только епархиальных управлений, но и всех приходов страны. Проведение этой политики очень остро ощущалось в Крымской епархии.

Владыка был весьма обеспокоен грядущими событиями; незадолго перед смертью он писал своей духовной дочери: «Я всецело захвачен и угнетен крайне важными событиями в Церкви Русской, отнимающими у всех архиереев значительную часть их прав. Отныне подлинными хозяевами церкви будут только церковные советы и двадцатки, конечно в союзе с уполномоченными. Высшее и среднее духовенство останутся только наемными исполнителями богослужений, лишенными большей части власти в распоряжении церковными зданиями, имуществом и деньгами. Вы понимаете, конечно, что я не могу сейчас думать ни о чем другом…«19

Приближалась кончина святителя. Он стал отказываться от пищи, тяжелые переживания и раздумья о судьбе Русской Церкви постоянно занимали его.

Последнюю свою Литургию он совершил на Рождество Христово, последнюю проповедь произнес в Прощеное воскресенье. Незадолго перед смертью Владыка с грустью сказал племяннице: «Дадут ли спеть „Святый Боже…“?»

Архиепископ Лука скончался рано утром в воскресенье, 11 июня 1961 г., в день, когда Русская Православная Церковь праздновала память Всех святых, в земле Российской просиявших.

Мужественному святителю-исповеднику были устроены достойные его мужества и исповеднического подвига похороны, и он вместе с апостолом Павлом, в завещание всем проходящим земное служение святителям мог бы сказать: «Будь бдителен во всем, переноси скорби, совершай дело благовестника… Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия…» (2 Тим. 4:5, 7–8).

22 ноября 1995 г. архиепископ Симферопольский и Крымский Лука был причислен к лику местночтимых святых Крымской епархии. 18 марта 1996 г. были обретены его святые мощи и 20 марта перенесены в кафедральный Свято-Троицкий собор города Симферополя. В 2000 г. Архиерейский Собор Русской Православной Церкви внес имя святителя Луки, прославившего нашу Церковь исповедническим подвигом, в список святых новомучеников и исповедников Русской Православной Церкви для общецерковного почитания.