Разразившийся ещё в 1921 г. голод, который явился закономерным следствием не только засухи, но и общего экономического упадка, вызванного гражданской войной, охватил территории с населением, по разным оценкам, от 15 до 30 миллионов человек. В августе 1921 г. Патриарх Тихон обратился к народам Мира с просьбой помочь России, а также призвал верующих жертвовать деньги и ценности для голодающих. Однако Церковный Комитет помощи голодающим был распущен Советской властью, а собранные ценности конфискованы.
Когда голод достиг катастрофических масштабов, власть издала 9 декабря постановление о разрешении религиозным объединениям производить сборы средств для борьбы с голодом. В начале февраля совместно Церковью и Всероссийским комитетом помощи голодающим (Помголом) были разработаны «Положение и инструкция о сборе Церковью средств на помощь голодающим». Однако 26 февраля в газете «Известия» было опубликовано постановление ВЦИК об изъятии церковных ценностей в принудительном порядке. В постановлении говорилось, что изъятию подлежат ценности, «изъятие которых не может существенно затронуть самого культа»1. Но как заметил известный историк Русской Церкви
Именно это постановление положило начало кампании по изъятию церковных ценностей — одной из самых трагичных страниц истории Русской Церкви в XX в. В советское время по идеологическим причинам было невозможно объективное освещение историками этой темы. С начала
9 марта Московская Губернская комиссия по изъятию церковных ценностей издала «Правила и порядок работ районных и уездных подкомиссий по изъятию церковных ценностей», в которых говорилось об изъятии «всех предметов религиозного культа из золота, серебра, платины и драгоценных камней, находящихся в пользовании и на хранении групп верующих всех религий и предоставленных им в пользование, согласно Декрета об отделении церкви от Государства»4, уже без уточнения об оставлении предметов, без которых невозможно богослужение. На просьбы выкупать церковные ценности или заменять их другими, такими же по весу, Президиум ВЦИК и ЦК РКП (б), согласившись поначалу, в дальнейшем, по указке Троцкого, ответили 30 марта шифротелеграммой губкомам РКП (б) «Неполное изъятие церковных ценностей будет рассматриваться как нерадение местных органов»5. В ходе кампании руководство страны то разрешало заменять ценности деньгами и изделиями из драгметаллов, то запрещало. Руководители же Губкомиссии поняли к концу марта, что бесцеремонное изъятие максимального количества ценностей только вызовет сопротивление, поэтому её председатель Ф.Медведь в инструкции уполномоченным уездных комиссий указывал: «К изъятию ценностей в бедных деревенских церквах подлежит подходить с особой осторожностью и изымать из них только лишь абсолютные излишки»6. А 31 марта объединенное заседание Комитета обороны Москвы и губернии и Губкомиссии постановило: «При изъятии церковных ценностей оставлять нижеследующие предметы для соблюдения религиозных обрядов: дарохранительница 1, дароносица 1, венцы для свадьбы 2, чаша (по числу служб), дискос (по числу служб), звездица (по числу служб), ложка и копье»7.
Необходимо помнить, что после четырех с половиной лет гонений, которым Церковь подвергалась после большевистского переворота, в ней уже не могло быть столько ценностей, сколько рассчитывали изъять большевики, о чем говорил Патриарх Тихон. Сам вдохновитель кампании по изъятию — Троцкий вынужден был признать это. Подвергались храмы не только реквизициям со стороны советской власти, но и банальным грабежам, принявшим в то время массовый характер. Так, из церкви деревни Дегунино 8 сентября 1921 г. были похищены серебряная риза с иконы Бориса и Глеба, три дарохранительницы, три серебряных напрестольных креста8.
10 апреля Совет депутатов определил состав уездной подкомиссии по изъятию ценностей. Председателем её был назначен член Президиума МУС
Началось изъятие на три дня позже запланированного срока в самой неблагонадежной, по мнению экспроприаторов, Ленинской волости и прошло относительно спокойно. В оперативной сводке о ходе изъятия с 27 по 29 апреля, направленной Колотовым Московскому губвоенкому Н.Алмазову и командующему Московским военным округом Н.Муралову, указано, что только в двух из 33 церквей — Петра и Павла в Ясенево и Троицкой в Борисово происходили собрания народа, в результате которых комиссии не были допущены к изъятию. Однако после прибытия отрядов кавалерии ценности удалось изъять10.
С первых же дней комиссия по изъятию столкнулась с трудностями: нехваткой денежных средств, тары для отправки ценностей в Гохран, даже точными весами комиссия располагала далеко не всегда. Также во многих храмах отсутствовали описи имущества, которые, впрочем, «терялись» и самой властью. Члены уездной комиссии жаловались в Губкомиссию на «ненормальные факты, вытекающие при сдаче ценностей в Гохран», в частности обращали внимание на «волокиту, выражающуюся в том, что при сдаче
Неорганизованность деятельности комиссии иногда доходила до курьезов — предпринимались попытки изъятия в населенных пунктах, не входивших в Московский уезд. 5 мая комиссия известила приходской совет Троицкой церкви села Свиблово, что «5 мая состоится изъятие установленных законом ценностей вашего храма… вменяется вам в обязанность присутствовать при изъятии и приготовить описи церковного имущества». На что священником В.Смирновым был дан ответ: «Изъятие церковных ценностей из церкви уже состоялось 21 апреля с/года. Всего изъято 34 ф. 17 з. серебра»12. На предупреждение об изъятии ценностей из церкви Рождества Богородицы в селе Владыкино, председатель приходского совета — священник Иоанн Хрусталев ответил: «Церковь села Владыкина находится в районе Краснопресненского совета Москвы, представителями которого ценности изъяты 5/IV 1922 года»13.
В целом изъятие проходило без эксцессов. Однако сухие тексты протоколов, фиксировавших, что «жалоб со стороны прихожан нет», не отражали всех обстоятельств изъятия. В Спасской церкви села Вантеево (ныне — церковь Смоленской иконы Божией Матери) 6 мая комиссия вошла в храм во время службы и вызвала негодование со стороны прихожан. Несмотря на то, что настоятель храма — отец Виктор Горитовский успокоил верующих и предоставил вечером комиссии возможность изъять ценности, он был арестован и через несколько дней погиб в Бутырской тюрьме14.
В то же время верующие не смотрели безразлично на изъятие ценностей и направляли в комиссию многочисленные просьбы оставить богослужебные или другие предметы. Прихожане церкви святителя Николая в селе Новое Кунцево (настоятель — сщмч. Александр Русинов) направили в комиссию жалобу: «3 мая в нашем храме были взяты все три кадила, а потому исполнение церковных обрядов не представляется возможным. Просим дать нам одно кадило»15. Кроме этого прихожане просили заменить серебром по весу Евангелие, чашу с принадлежностями, большой крест, дарохранительницу, а также возвратить, в обмен на серебро, ризу с чтимой иконы Богоматери. Священник Михаил Грузинов из Троицкой церкви села Чашниково просил среди прочего «принять взамен двух риз с иконы Божией матери и Алексия Божьего Человека весом 9 ф. 89 з. — 10 ф. серебра в деньгах и серебряных вещах, ввиду того, что указанные ризы имеют историческую ценность»16. В отношении риз просьба была удовлетворена. Приходской совет церкви Спаса на Сетуни информировал: «3 мая была отобрана серебряная утварь и сняты две ризы с особо чтимых престольных икон Николая Чудотворца и Григория Декаполита весом 18,5 ф. Ризы эти особо чтимы и пожертвованы рабочими местных фабрик, а потому рабочие прихожане просят все единогласно возвратить нам обратно эти две ризы как особо чтимые»17.
Ввиду отсутствия дубликатов вещей, употребляемых при богослужении, приходская община из церкви Донской иконы Божией Матери в селе Перловское просила комиссию «сделать распоряжение о возвращении церковных предметов: ковчег для хранения даров, потира, дискоса, звездицы, лжицы, 2 тарелочек, ковшика». Кроме этого прихожане сообщали о желании «внести посильную долю своего участия на гуманную цель по облегчению помощи голодающим»19. На следующий день уездная комиссия просила Гохран вернуть по просьбам прихожан крест, дарохранительницу и ковшик. Прихожане Благовещенской церкви села Братовщина предоставили в комиссию по изъятию напрестольный крест, потир с принадлежностями, дарохранительницу и дароносицу, оставленные ею в церкви на 5 дней. В письме прихожане просили «любезную комиссию заменить представленные вещи другими, того же наименования, так как ни потира с принадлежностями, ни дароносицы, ни дарохранительницы, ни креста на третий в храме престол при церкви не осталось»20. Причт и прихожане Преображенской церкви сел Лукино и Измалково просили комиссию «заменить отобранные 3 мая священные предметы из серебра другими предметами и серебряным ломом по весу»21.
Сколько всего было изъято ценностей в уезде, сказать трудно. 13 мая на подводящем итоги заседании уездкомиссии её секретарем Татьяниным была названа приблизительная цифра: около 450 пудов серебра, 2,5 ф. золота, около 200 шт. бриллиантов. При этом в действительности эпопея с изъятием была далека от завершения. В некоторых церквах (свт. Николая села Ржавки и др.) «дополнительные» изъятия проходили даже летом. 19 мая секретарь Губкомиссии Кроненберг отправил отчет в Президиум Моссовета, в котором сообщалось, что изъятие в Московском уезде закончено в 177 церквах, осталось 5322. Судьба многих храмов остается неизвестной — в Пролетарской волости, несмотря на увеличение списочного количества церквей с 7 до 1023, нет данных об изъятии в храме Преображения Господня в Болшеве. Некоторые цифры в итоговых ведомостях явно ошибочны. Из храма Рождества Богородицы в Костино, согласно описи изъятия места № 2, были изъяты 4 большие ризы общим весом 35,5 з. Очевидно, речь идет не о золотниках (что абсурдно, ибо 4 большие серебряные ризы не могли весить чуть больше 150 граммов), а о фунтах, что и было отражено в общей описи изъятых ценностей по храму. Однако в сводной ведомости по волости общий вес риз все равно был записан в золотниках24. Зачастую комиссии оценивали вес приблизительно, во многих описях изъятия записано: «вес приблизительный», «точный вес не установлен». Наибольший «улов» ждал экспроприаторов в монастырях:
В справке от 3 июля 1922 г., подписанной Татьяниным (в конце июня — начале июля являвшегося представителем Совета депутатов), указаны более скромные, по сравнению с майскими, цифры — 283 п. 33 ф. серебра. Там же сообщается: «Количество золота и драгоценных камней не подсчитано… будет сообщено дня через четыре особо»27 и указывается фантастическое число церквей в уезде: 373. В январе 1925 г. помощник командующего МВО Г. Базилевич во исполнение письма ВЦИК от
До сих пор историки не могут точно сказать, какова судьба изъятых ценностей. Сколько пошло на закупку продуктов, на нужды компартии, сколько разворовано или просто затерялось на складах — эти вопросы ещё ждут исследователей. Достоверно установлено, что Политбюро старалось использовать конфликтные ситуации во время изъятия для расправы с «реакционным» духовенством, для раскола и разгрома Церкви. В это же время Русская Церковь, подвергавшаяся травле и шельмованию в коммунистических СМИ, с февраля по апрель 1922 г. передала в Помгол более 15,5 миллионов рублей29.
Однако подлинно христианское отношение к тем событиям заключается не столько в скрупулезном подсчете изъятых ценностей, сколько в извлечении нравственных уроков из произошедшего. Задолго до революции многие выдающиеся церковные деятели говорили о грозящей Церкви и всей России катастрофе, которую видели как следствие расцерковления Российского общества. Внутреннее состояние Российской Церкви беспокоило святителей Филарета Московского, Игнатия Брянчанинова, Феофана Затворника и других святых, видевших, что внешняя демонстрация веры,
Евгений Газов
