Тяжелая политическая ситуация XX столетия коснулась всех монастырей Святой Горы. Оторванность от России отразилась на численности обители вмч. Пантелеимона. Долгим было ожидание новой монастырской братии. А те иноки, которые небольшими группами прибывали на Афон в 1960–1970 гг., иногда возвращались назад. Ситуация этих лет, пожалуй, никогда не повторялась в истории Афона. Главная черта этого времени – оторванность от Родины.
До революции связь русских афонитов с Россией была очень тесной, поэтому мало кто из иноков стремился вернуться на Родину. Даже новомученики из их числа оказались на территории Советской уже России именно по послушанию, трудясь на подворье в Одессе и Симоно-Кананитской обители (в Абхазии)1. Былая связь с русской землей стала восстанавливаться только в 1960-е–1970-е гг., и мы увидим, благодаря документам, какие сложности при этом возникали на каждом этапе.
В архиве ОВЦС МП хранится официальная переписка Афонского монастыря вмч. Пантелеимона и Отдела внешних церковных сношений. Официальная корреспонденция сохранилась, конечно, лучше, поскольку личные письма часто задерживались в Греции. Кроме того, изданы «афонские» письма архиепископа Василия (Кривошеина) и архимандрита Авеля (Македонова).
Письма отца Авеля опубликованы только из «домашних», т. е. частных, архивов. Эти послания выявляют внутреннюю обстановку монастыря и сокровенную жизнь иноков. В рассматриваемую эпоху в 1960-е гг. игуменом Руссика был схиархимандрит Илиан (Сорокин) (+1971 г.). Затем 4 года настоятельствовал схиархимандрит Гавриил (Легач), и вплоть до 1979 г. – архимандрит Авель (Македонов). Переписка с Московской Патриархией велась, в основном, этими настоятелями, а также русскими иноками греческих монастырей и русских келий.
Вообще число иноков в обителях Афона того времени было невелико: в 1978 г. в Великой лавре подвизалось 176 человек, следующий монастырь по численности – святого Павла, – в нем было 90 монахов. В остальных монастырях мы видим гораздо меньше иноков, что вполне сравнимо с Руссиком, в котором была братия из 30 человек2. Еще в 1959 г. в Пантелеимоновом монастыре оставалось 50 монахов, самому молодому из которых было 54 года, но ввиду почти полного запрета на пополнение братии из-за рубежа это число неуклонно уменьшалось. Через 10 лет, в конце 1968 г., монахов осталось только 15. Тогда же митрополит Ленинградский и Ладожский Никодим (Ротов) прислал им известное письмо: «Численно умалились вы, но подвиг ваш стал оттого еще выше перед Богом…»3
Причины сложного привыкания новоприбывших русских монахов к жизни на Афоне были разные: это и материальные затруднения, и физический труд, и даже необходимость сугубого духовного подвига. Еще в 1926 г. Иван Алексеевич Гарднер, посетивший монастырь из эмиграции, в то время, когда поток паломников иссяк, но число иноков сохранялось на уровне 500 человек, свидетельствовал: «Вообще же в монастыре ежедневно совершается до десяти Литургий в разных церквах...» И архимандриту Авелю, настоятелю Пантелеимонова монастыря в 1975–1978 гг., в течение нескольких лет приходилось ежедневно лично совершать Литургию. Помощников у него почти не было, а греческие монахи внимательно следили за тем, чтобы обычный уклад жизни монастыря неуклонно сохранялся. Литургия во время его настоятельства шла только в двух храмах. Митрополит Никодим, бывший председателем ОВЦС в 1960–1972 гг., с ободрением писал отцу Авелю: «Многие и многие, в наше время, помни об этом – могут только… в по- мыслах своих… посетить Святой Афон»4. Однако всего за несколько лет у нового афонского архимандрита появились болезни «гипертония, повторяющиеся приступы стенокардии… ему трудно писать»5. Не только игумен, но и другие монахи не выдерживали такого ритма монастырской жизни…
В 1974 г. на основе Патриаршего подворья в Переделкино было задумано создание Афонского братства, в первую очередь для подготовки монахов к жизни на Афоне. В 1975 г. туда прибыли первые иноки6. Считается, что деятельность этого Афонского подворья носила формальный характер и не оправдала себя7. Однако важно то, что иноки из России получили возможность общаться с афонитами. Само создание подворья говорило о том, что руководство Русской Православной Церкви прекрасно видело проблему и старалось ее устранить. Документы архива ОВЦС показывают, как непросто «врастали» новоприбывшие монахи в афонскую жизнь.
Связь с Родиной монастыря, называе- мого русским, всегда была разносторонней. В XIX в. Афон посещали люди всех сословий. И иноки второй половины XX столетия стали страдать не только от малочисленности братии. В Совет по делам религий (при Совете министров СССР) поступали примечательные просьбы о том, чтобы состав делегаций, приезжавших из России в Пантелеимонов монастырь, был разнообразным, и именно таким образом, по мнению насельников обители, могло осуществиться живое, неформальное общение. Игумен Гавриил (Легач) писал Святейшему Патриарху Пимену: «Приносим нашу благодарность за присылку к нам к Пасхальным праздникам Высокопреосвященного Владимира… с группой паломников, это нас очень обрадовало»8 (речь идет о архиепископе Владимирском и Суздальском Владимире (Котлярове)). В свою очередь, и паломники-эмигранты, прибывавшие в Руссик, также вспоминали Родину. Например, Борис Зайцев увидел на Афоне «образ давней, навсегда ушедшей Руси, что отводит к детству…»9. Протоиерей Леонид Герасимов свидетельствует в своем письме из Хельсинки в Московскую Патриархию, что «исполнилась мечта его детства» – он посетил Афон10!
Непрерывны труды по населению русского монастыря братией: можно сказать, ни одно письмо не обходится без вопрошания об этом. Игумен Илиан пишет митрополиту Никодиму в 1963 г.: «Хорошо бы дождаться хотя бы несколько человек, всех примем, хотя и выше шестидесяти лет»11. Это письмо, безусловно, способно растрогать, потому что братия из-за преклонного возраста как раз страдала от того, что не могла сама себя обслуживать. Сам отец Илиан нередко извиняется, что плохо пишет по старости, по болезни. В 1927 г. 46-летний Борис Зайцев побывал на Афоне: «Беда, однако, в том, что среди братии слишком мало молодых. Это чрезвычайно затрудняет работу… Значит, на молодых ложится как бы двойное бремя»12. Тем более, не осталось молодых в 1960-е гг.: и те самые молодые монахи, которых видел писатель, стали старцами. А монастырские работы были и многочисленные, и тяжелые, особенно после разрушительного пожара 1968 г. Отец Ипполит (Халин) так вспоминал об этом: «На Афоне мы много трудились на послушаниях. Восстанавливая обитель, и камни тяжелые ворочали, и мешки с цементом на себе таскали, и раствор замешивали и штукатурили»13.
Игумен Гавриил писал премьер-министру Греции Константину Караманлису: «В то время как прочие обители Святой Горы получают благословение на их насельничество, мы ежедневно умираем»14. В рапорте отца Авеля говорится: «Церковные и общественные послушания, все это сокращает жизнь, да еще отсутствие необходимых человеческих условий… бани, прачечной, все способствует к скорейшему вымиранию… Нет свободных людей ходить за больными…»15 При игумене Гаврииле в монастыре было самое малое число братии: несмотря на поступление небольшого количества новых иноков, их оставалось всего 12–13 человек.
С каждым годом переписка по поводу населения афонской обители новыми монахами становится все более методичной. Эконом Руссика отец Давид (Цубер) во время своего визита в СССР посетил Псковские Печеры. Он очень интересовался жизнью этого монастыря, из которого уже прибыли некоторые иноки на Афон, и спрашивал, «имеются ли на Псковщине желающие поехать на Святую Гору»16, узнавал также, «много ли монашествующих служит на приходах (Псковщины. – К.Ж.)»17. В подписи письма игумена Илиана в Москву от 1970 г. вся братия Руссика была впервые поименована полностью (вместо обычного «игум. Илиана с братией») – так мало ее осталось18. О прибытии новых монахов из России отец Авель с братией пишет председателю ОВЦС митрополиту Ювеналию в 1978 г.: «Глубоко благодарим Вас, зная, что Вы, в данном случае, предприняли большие труды и заботы». А ведь братия за это время увеличилась не так уж сильно, и некоторые иноки еще и покидали Афон…
Монахи из Печер, прибывшие первыми, в 1966 г., огорчили настоятеля тем, что не подготовились к приезду на Святую Гору. Вполне понятна растерянность этих иноков, когда монастырь не смог предложить им самых насущных вещей. В отчете епископа Евсевия говорится о том, как они бедствовали: у новоприбывших была одежда, но не было ни копейки, и «во время болезни не на что было купить бутылку молока»19. И вполне понятно недоумение игумена, когда монахи из Печер просили всякие мелочи, вплоть до будильников20. Материальное положение монастыря было сложным. Эконом монастыря иеродиакон Давид (Цубер), хотя и занимался делами монастыря, проживал большей частью в Салониках для их лучшего устройства. Пантелеимонов монастырь сохранял общежительный устав, но нам не так просто установить, на что могли рассчитывать эти монахи, тем более что хозяйственные документы в основном находятся в афонском архиве. Впрочем, и так ясно, что настоятели желали видеть, если так можно сказать, активную позицию приезжающих из СССР иноков. На первых порах требовался общий подвиг для поддержания монастыря.
Таким образом, некоторые из новоприбывших на Афон не вполне понимали возложенной на них миссии. Игумен Авель пишет письмо, в котором есть необычные строки: «Смиренно просим, чтобы направляемые монахи, иеродиаконы и послушники в нашу обитель прибыли бы в сущем сане, т. к. в иеродиаконах, монахах и послушниках у нас большая нужда»21. В действительности же, в тот момент на Афон вообще не посылались «послушники» как монашеский чин. А подлинная нужда была в хороших послушниках – помощниках «в сущем сане».
В XIX в. русскому человеку на Афоне не требовалась какой-то особой адаптации: ведь русские составляли значительную часть от всей братии Святой Горы. Также немаловажный момент состоит в том, что в XIX в. в афонские монастыри они поступали именно послушниками и постепенно привыкали к монастырской жизни. А 1960-е–1970-е гг. из СССР приезжали иноки, уже умудренные непростой послевоенной монастырской жизнью, но жизнью совершенно другой, чем на Афоне. Для отца Авеля желание посетить Афон тоже было заветным, а в 1971 г. он обращается к Владыке Никодиму22, что, если он скончается на Афоне, «увезти на Родину мой череп, так как я умом всегда там», на своей Родине.
Были, впрочем, иноки и с другим устроением. Пишет в Москву новоприбывший на Афон иеромонах Евстафий: «Нужно молиться не одной, а обеими руками, чтобы на Горе до старости дожить и на Святой Горе косточки положить». Таким образом, он полемизировал с другими новоприбывшими, которые просились обратно в Россию.
В 1975 г. был отпущен на Афон насельник Свято-Успенского Одесского монастыря иеромонах Иеремия (Алехин). После Литургии в монастырском соборе митрополит Херсонский и Одесский сказал такое напутственное слово отцу Иеремии: «Отличительной чертой инока нашей святой обители досточтимого отца архимандрита Иеремии всегда было несение послушания в Свято-Успенском Одесском монастыре с кротостью, смирением, незлобием и любовью к обители»23. Это известный документ, а отец Иеремия – это нынешний настоятель Пантелеимонова монастыря.
На Афоне, конечно, хотели бы, чтобы из России приезжали подготовленные люди. Но все иноки были наперечет, и вот – отец Досифей уклонялся от богослужебной чреды «по недостоинству», иером. Виссарион от того, «что его… не научили служить, и вообще он всячески старается избегать церковных служб»24. Отца Досифея, который многократно просился в СССР, обещали отпустить, как только появится «возможность направить новых иноков»25. Сему иеромонаху прислано большое письмо от митрополита Никодима с теплыми увещеваниями, с цитатами из Священного Писания26. Иером. Стефан, так же, как и отец Досифей, просится обратно в СССР. Игумен Илиан считает, что нет иных причин у отца Стефана, «кроме собственной воли», так поступить. И его, конечно, также не хотят пускать на Родину ни настоятель монастыря, ни в Москве27.
В 1977 г., по прошествии нескольких лет, игумен Авель размышляет о ситуации с возможными будущими иноками: «Жду еще пополнение: приготовили (к отъезду на Афон. – К.Ж.) 9 молодых людей, совсем светских. Если бы они приехали, было бы очень хорошо, ибо они стали бы привыкать к здешнему уставу и не говорили бы, – а вот в нашем монастыре лучше или не так как здесь»28.
Как здесь говорилось, многие годы происходил «обмен письмами» монастыря с Патриархией. Заметно, что год от года письма становятся все более теплыми. С Афона присылались поздравления, открытки с изображениями афонских святынь, дореволюционные литографии29. Иеромонах Ипполит (Халин) обращался к митрополиту Никодиму: «Пишите нам чаще письма… скорбей много, но за все слава Богу». Если иноки о чем-то просили, то в Патриархии нередко подчеркивались строки писем о том, что нужно прислать30. Архиепископ Никодим пишет схимонаху Иоасафу (Каткову) в Карею: «Каждый раз, когда я получаю письма от братии св. Афонской Горы, мое сердце наполняется радостью…»31
Во многих письмах с Афона прослеживается неизменная тема о том, сколько монахов раньше было в монастырях и сколько сейчас. Иеродиакон Каллист назвал приблизительное число иноков в монастыре и крупных келиях в год его приезда на Афон (в 1914 г.)32. Архимандрит Евгений «Русской обители собора архангела Михаила» написал письмо, которое как в капле отражает ситуацию на русском Афоне: «Во вверенной мне обители братии было 18 человек. В настоящее время я остался один – я глубокий старик, мне 78 лет. На Афоне живу с 1905 года. Во время болезни мне некому подать воды и хлеба. Владыка, если есть у Вас надежда, что греческое государство разрешит въезд на Афон из России монахам для пополнения русских обителей, прошу включить в список моего племянника… а также прошу возвратиться на Афон моей братии (далее перечислены имена трех монахов. – К.Ж.)… дожить свой век, где они принимали постриг»33. Думается, что упомянутые монахи были имяславцами34, покинувшими Афон еще до революции. Борис Зайцев писал про эти события: «Горечь, как бы печаль всей этой истории и до сих пор сохранилась на св. Горе»35. Получается, что и в 1960-е гг. чувствовались отголоски того времени.
Еще одна тема писем – просьба навестить их обитель (келию, каливу) во время ближайшего посещения официальных паломников. Неоднократно просили посетить их обитатели Крестовоздвиженской келии, о чем пишет настоятель иеросхимонах Афанасий 85-ти лет: «Когда я поступил в 1910 г., было на Крестовоздвиженской братии 100 человек… и я остался один» – имеется в виду, из прежнего состава. Иеромонах Афанасий (это другой Афанасий – не настоятель. – К.Ж.) «приехал из Пантелеимонова монастыря и 8 год живет»36. Невольно кажется, что настоятели своим долгожительством пытались сохранить свой монастырь.
Многократно писал в Москву иеродиакон Каллист из Хиландарского монастыря. Он сообщал, что кроме него в этом монастыре еще двое русских монахов – Орр и Иоанн. Каждый из них прожил на Афоне более 50 лет. Они просят «чаю московского русского, сухих грибов…»,37 «какой-либо рыбки… Ваша и наша матушка Россия богата этими вещами…». Продукты были получены ими вместе с медикаментами для болящих иноков Иоанна и Орра38. Когда монахи Орр и Иоанн умерли, отец Каллист счел нужным сообщить об этом в Москву.
Одна из постоянных тем переписки конца 1960-х – начала 1970-х гг. – страшный пожар 1968 г. В подвалах сгорело 4 тонны растительного масла, годовой запас маслин, капуста, картофель, годовой запас свечей и воска для продажи. Прогорело 6 храмов39. Препоны же греческими властями чинились не только по поводу прибытия монашествующих, но и в отношении восстановления монастыря. В течение 1968–1973 гг. не пропускались строительные материалы из России, одно время не удавалось даже получить разрешения властей на восстановление сгоревших зданий. Нередко задерживались денежные средства, которые высылали на ремонт. Из монастыря время от времени просили о том, чтобы не присылали помощь, поскольку все присланное облагалось большим налогом40. Архимандрит Авель (Македонов) с присущим ему юмором написал в отчете о том, что дела по ремонту монастыря идут слишком неспешно: «Ремонт идет, работают мастера усердно, восстанавливают надвратный корпус и больше наверное ничего»41.
Вообще, начиная с 1960-х гг. афонские иноки стали получать от Московской Патриархии поздравления, литературу, одежду, валенки, сукно, лекарства, продукты, новый грузовой транспорт, печенье, материю, черную икру, сыр42. Схимонах Иоасаф просит прислать «Журнал Московской Патриархии» и «отдельный номер юбилея Патриарха»43. Архимандрит Илиан просит в письме на имя Святейшего Патриарха Алексия I издать историю монастыря к 800-летию обители, ссылаясь на то, что только в России можно что-то попросить и получить44. В 1969 г., когда Владыку Ювеналия назначили епископом Тульским и Белевским, старые русские афониты обнаружили трогательную память о местной тульской традиции и попросили прислать им… тульских пряников!45
С Афона кроме писем и открыток в Москву регулярно отправлялся ладан46. Игумен Илиан писал в Москву: «У нас очень много есть иконочек на атласе, я буду постепенно высылать в письмах»47. Мощи прав. Иоанна Русского были присланы с Афона в СССР, за что митрополит Никодим благодарит настоятеля Илиана48. Начали поступать первые записки из России о здравии и упокоении жертвователей, со временем их становилось все больше и больше49. В Пантелеимоновом монастыре стали молиться за почивших родителей Преосвященных Никодима и Ювеналия, которые в качестве председателей ОВЦС особенно потрудились в деле восстановления русского Афона50.
Патриархией оказывалась помощь престарелым родителям афонских монахов, находящимся в СССР: об этом была, например, личная переписка тогда еще архимандрита Никодима с архимандритом Илианом51. После того как открылась возможность письменной связи с Афоном, родственники монашествующих спрашивают о своих присных: так, П.С.Горелова спрашивает о судьбе ее брата Дмитрия, инока Дамиана, 1875 г.р., поступившего в Пантелеимонов монастырь 17-летним юношей52.
В монастыре по-прежнему служили панагир (греч. «торжество») вмч. Пантелеимону. Гости стекались из Афин, Салоник и различных монастырей Афона. Праздник был радостью, но он всякий раз омрачался нуждой. Игумен Илиан писал архиепископу Никодиму в 1961 г.: «Скоро праздник святого великомученика, как мы будем праздновать, певчих совсем мало, а также и других монахов нет»53. В послепожарный год перед праздником вмч. Пантелеимона долго ждали, пока можно будет убрать строительный мусор после стихии. «Все так и лежит», – сетовал игумен54. Обычно письма в Патриархию невольно отображают все сложности «устройства» этого праздника. Зато переписка камерная, личная свидетельствует о том, как проходили сами службы святому Пантелеимону. Архимандрит Авель писал в Рязань Елене Арсеньевне Масалитиновой: «По милости Божией Праздник провели хорошо, было много гостей, много певчих греческих монахов»; или: «У нас праздник прошел очень хорошо, были гости, но не было никого из русских, и это немного омрачило наше торжество». А вот строки о прибытии новой братии: «Стало теперь хорошее пение за Богослужением, и в другом во всем чувствуется жизнь». Подготовка к празднику требовала каждый раз усилий: «К празднику думаем с помощию Божией покрасить купола на соборах, ибо они совсем поржавели, и если еще оставить так, то они совсем пропадут, а вновь делать будет гораздо труднее – за неимением таких мастеров и за отсутствием материальных средств»55.
В архиве ОВЦС – содержательная и интересная переписка о монастырских антиминсах. Отец Илиан писал Владыке Никодиму за несколько месяцев до праздника о том, что антиминсы «износились от 1912 года (пришлите. – К.Ж.), хотя бы два или три и то на Ваше усмотрение»56. Перед этим последний раз антиминсы освящались в 1920 г. Владыка Никодим интересовался, в какие храмы нужны антиминсы, чтобы прислать их57.
В дальнейшем настоятели Пантелеимонова монастыря смогли бывать в Москве на официальных мероприятиях, что способствовало решению многих вопросов. Так, иеросхимонах Гавриил (Легач) был приглашен на Поместный Собор, созванный в 1971 г. для избрания Патриарха. Архимандрит Авель, приехав в СССР, подробно рассказывал о непростой ситуации на Афоне. С 1974 г. в Москву стал приезжать эконом монастыря иеродиакон Давид (Цубер), так что помощь монастырю стала теперь оказываться более целенаправленно. Отец Давид, вернувшись, писал митрополиту Ювеналию: «Моя поездка прошла и была удачной во всех отношениях. Слава Богу…»58 И замечательно, что даже в 1960-е – 1970-е гг. в ситуации крайней нужды монастырь занимался благотворительной деятельностью: проф. М.В.Шкаровский в своей статье приводит отчет по материальной деятельности обители, согласно документам Афонского архива (АРПМА)59.
Постепенно жизнь налаживалась. В 1979 г. архимандрит Иеремия в письме отцу Авелю о своем поставлении во игумена описал некоторые положительные подробности монастырской жизни, в том числе празднование дня вмч. Пантелеимона, а также о хозяйстве: «Мы сейчас сами печем хлеб… на огороде очень хороший урожай, помидоры, фасоль, капуста, арбузы, лук»60. Несмотря на то, что в письме описаны «простые» вещи, документ этот уникален: в то время еще очень редко иноки получали положительные эмоции от монастырского быта.
Во взаимных поздравлениях с праздниками прослеживается тема любви к Афону и России. Отец Илиан поздравлял с праздниками Казанской иконы Богоматери и «Всех скорбящих Радость»: с «родными для русского сердца праздниками»61. Иеродиакон Давид просил митрополита Ювеналия: «Собирайте группу, Владыко, и приезжайте, или присылайте (новых насельников. – К.Ж.) к Пасхе – веселее будет»62.
«На протяжении веков русский верующий народ с глубоким почтением… относился к насельникам Святого Афона. Это… чувство и сейчас живет в нашем народе. И я верю, что и Вы… всегда с благодарностью и любовью помните свою родную Церковь, и, являясь ее верными чадами, молитвенно предстательствуете за Русскую землю и за русский народ. Будучи избранниками Царицы Небесной, насельниками Ее земного удела, всегда помните, что духовно Вы родились в лоне Русской Православной Церкви. Церковь-мать всегда с Вами»63. Это строки из письма новопоставленному игумену Иеремии от митрополита Ювеналия, написанные в 1979 г., как нельзя лучше показывают связь России и Афона.
